Сон в красном тереме. Том 1
Шрифт:
Цзя Шэ в сопровождении всех братьев и сыновей, принадлежавших к их роду, отправился на западный конец улицы, а матушка Цзя с женщинами вышла за главные ворота. Наступила мертвая тишина.
Вскоре верхом на конях медленно подъехали два дворцовых евнуха и у западных ворот спешились. Лошадей тотчас же увели за шатры для охраны, а евнухи встали возле ворот, обратившись лицом к западу. Прошло немного времени, и снова точно таким же образом приехали два евнуха. Через некоторое время их собралось уже около двух десятков, и лишь после этого издалека донеслись звуки музыки и барабанов. Парами проплыли флаги с изображением фениксов, за ними проследовали знамена с изображением драконов, дворцовые опахала из фазаньих крыльев, потом золотые курильницы, в которых курились императорские благовония. Далее появился зонт на кривой рукоятке, расшитый узорами из семи фениксов, потом пронесли головной убор, халат, пояс и туфли Гуй-фэй, надушенный благовониями платок, вышитую головную повязку, полоскательницу, метелку для сметания пыли и другие вещи. И только тогда появились восемь евнухов, которые чинно и важно шествуя, несли на плечах расшитый фениксами светло-желтый императорский паланкин с позолоченным верхом.
Матушка Цзя и остальные женщины приблизились к паланкину и опустились на колени. Тотчас же подбежал евнух и помог матушке Цзя подняться. Паланкин вновь подняли, внесли в главные ворота и направились дальше к воротам внутреннего двора, где опять остановились, и один из евнухов, преклонив колена перед паланкином, попросил Гуй-фэй выйти и переодеться. Затем евнухи разошлись.
Придворные женщины и наложницы государя помогли Юань-чунь выйти из паланкина. И тут она увидела, что в саду сияют изящные разноцветные фонарики, сделанные из тонкого узорчатого шелка. Прямо наверху висела освещенная изнутри фонарем надпись: «Проникаясь гуманностью, изливай добродетель».
Юань-чунь вошла в дом, переоделась, снова села в паланкин и отправилась в сад. По всему саду плавали волны ароматных курений, пестрели чудесные цветы, сияли разноцветные фонарики, разносились нежные звуки музыки. Невозможно описать словами всю эту картину великого благоденствия и ослепительной роскоши!
Между тем Юань-чунь, осматривая из паланкина сад, укоризненно качала головой и со вздохом говорила:
– Как много пришлось потратить на всю эту роскошь!
Потом снова появился евнух, который опустился на колени и пригласил ее войти в лодку. Юань-чунь вышла из паланкина и увидела перед собой речку, которая текла, извиваясь наподобие дракона. По обоим берегам ее тянулись каменные перила, украшенные хрустальными фонариками, серебристый свет которых падал на воду, вызывая впечатление, будто это не вода, а волнистые снежные сугробы. Ветви ив и абрикосовых деревьев почти касались воды. Они были еще без листвы, но обильно украшены разноцветными искусственными цветами из шелка и бумаги и увешаны множеством фонариков. На пруду тоже горели фонари в виде лотосов, лилий, цапель и диких уток, сделанные из перьев и ракушек. Сияние внизу соперничало с сиянием, лившимся сверху, вода и небо сверкали и искрились – это были поистине хрустальный мир, жемчужное царство! В лодке тоже стояли вазы с цветами, были развешаны шитые жемчугом занавески, сверху высился парчовый шатер, а воду пенили тонкие резные весла. Лодка приблизилась к каменному гроту. Над его входом висела надпись по шелку: «Отмель осоки и заводь цветов», освещенная изнутри фонарем.
Дорогой читатель, ты уже знаешь, что надписи «Отмель осоки и заводь цветов» и «Торжественное явление феникса» были придуманы Баоюем, когда Цзя Чжэн испытывал его способности. Об этом рассказывалось в предыдущей главе. Но как могло случиться, что эти надписи были признаны совершенными и развешаны в саду? Ведь семья Цзя принадлежала к числу образованных и в ней всегда нашлось бы два-три человека, способных сочинять подобные надписи, не то что в семье, которая только что разбогатела и старшие еще не успели научиться грамоте. Зачем же все-таки употребили надписи, предложенные неопытным юнцом?
Дело в том, что до того, как Юань-чунь попала ко двору, ее воспитывала матушка Цзя. Когда родился Бао-юй, Юань-чунь была уже взрослой девушкой. Она понимала, как дорог престарелой матери единственный сын, поэтому горячо любила и жалела своего младшего брата. Они с Бао-юем вместе прислуживали матушке Цзя и ни на минуту друг с другом не расставались. В возрасте трех-четырех лет, когда Бао-юй еще не посещал школу, он с помощью Юань-чунь выучил наизусть несколько книг и запомнил несколько тысяч иероглифов. Хотя Бао-юй приходился ей братом, Юань-чунь относилась к нему как мать к сыну. После того как Юань-чунь была взята ко двору, она часто писала в письмах отцу:
«Хорошенько воспитывайте Бао-юя: если не будете строги с ним, из него ничего не получится; но чрезмерная строгость тоже чревата последствиями, да и доставит огорчения бабушке».
Заботы о семье никогда не покидали Юань-чунь. И недавно Цзя Чжэн, услышав похвальные отзывы учителя о способностях Бао-юя, решил взять его с собой в сад, чтобы там, между прочим, испытать его. Хотя надписи, сделанные Бао-юем, нельзя было назвать блестящими, в них отражался общий дух, царивший в семье Цзя, и Цзя Чжэн полагал, что, если эти надписи прочтет Юань-чунь и узнает, что их сочинил ее младший брат, она тоже порадуется его успехам. Поэтому он решил воспользоваться этими надписями. В тех местах, для которых в тот день не успели придумать надписи, их добавили впоследствии.
Между тем Юань-чунь, увидев эту надпись из четырех слов, с улыбкой заметила:
– «Заводь цветов» – уже хорошо, к чему еще «отмель осоки»?
Сопровождавший ее евнух тотчас сошел на берег и помчался к Цзя Чжэну. Цзя Чжэн распорядился немедленно заменить надпись.
Вскоре лодка пристала к берегу, Юань-чунь вышла из нее и пересела в паланкин. Она увидела впереди очертания великолепного дворца и силуэт высокого зала. На каменной арке перед входом было написано: «Обитель бессмертных жителей неба». Юань-чунь тут же велела заменить надпись на «Уединенный павильон свидания с родными», а сама направилась к павильону. Она увидела просторный, освещенный факелами и усыпанный благовонными травами двор, увешанные фонариками деревья, золотые окна и яшмовые пороги. Невозможно описать прелесть и красоту бамбуковых занавесок с вплетенными в них тонкими, как усы креветок, нитями, разостланных повсюду ковров из меха выдры, ширм из фазаньих хвостов, а также опьяняющих ароматов, струящихся из курильниц!
Поистине:
Из золота двери, из яшмы ворота — святых и бессмертных покои; Палаты в корицах, дворцы в орхидеях — любимицы царской жилище.– Почему в этом месте нет никакой надписи? – спросила Юань-чунь.
Сопровождавший ее евнух опустился на колени и почтительно произнес:
– Это ваши личные покои, государыня, и никто не посмел дать им название.
Юань-чунь молча кивнула.
Евнух, распоряжавшийся церемониями, попросил ее сесть на возвышение и принять поздравления родных. Внизу у ступеней заиграла музыка. Второй евнух подвел к крыльцу Цзя Шэ и Цзя Чжэна, чтобы они поклонились Гуй-фэй, но личная прислужница Гуй-фэй передала повеление, что Гуй-фэй освобождает их от этой церемонии.
После этого Цзя Шэ и остальные мужчины вышли.
Затем евнух подвел к крыльцу матушку Цзя и других женщин. Снова вышла служанка и объявила:
– Можно отменить церемонию.
Женщины тоже удалились.
Затем трижды был подан чай, и Юань-чунь спустилась с возвышения. Музыка прекратилась.
Удалившись в боковую комнату, Юань-чунь переоделась. Ей подали коляску, и она отправилась навещать родных. Войдя в покои матушки Цзя, она хотела было совершить церемонии, какие обычно полагаются при встрече с родителями, но матушка Цзя и остальные женщины помешали ей это сделать, и сами опустились перед нею на колени. На глаза Юань-чунь навернулись слезы. Одной рукой она обняла матушку Цзя, другой – свою мать госпожу Ван, и все трое молчали и только всхлипывали, несмотря на то что у них было много чего рассказывать друг другу.
Госпожа Син, Ли Вань, Фын-цзе, Ин-чунь, Тань-чунь, Си-чунь молча стояли рядом и тоже плакали.
Лишь через некоторое время Юань-чунь овладела собой, через силу улыбнулась и сказала:
– Когда-то вы провожали меня туда, где нет возможности видеться с вами, а теперь, когда я вернулась домой, вы плачете, вместо того чтобы радоваться и смеяться. Ведь я скоро снова уеду, и неизвестно, удастся ли нам еще когда-нибудь свидеться!
Она опять не выдержала, и рыдания сдавили ей горло. Госпожа Син стала утешать ее.