Сон в зимнюю ночь
Шрифт:
– Да, нет же! - замахал на неё Ерофей Фомич. - Ты не поняла! Это, и впрямь, Иван. Зовут его так. Скажи ей, Вань.
– Да, - подтвердил Иван. - Зовут.
Вот уж он-то действительно ничего не понимал.
– Хм...
– призадумалось существо.
– И, где ж ты его такого раздобыл?
– Не поверишь! - затараторил мужичок.
– Паря-то сам на Поляну вышел! Своими ногами. Там я его и нашёл.
– Сам, значит? Угу. А, давно ли?
– Так, это... - замялся отчего-то Ерофей Фомич. - Стал быть, затемно ещё.
Секунд пять оба глаза кружили,
– Ванюша, - скрипучий голос зазвучал едва ли не ласково, - Ты как, голубь, в лесу-то у нас очутился?
– Я с поезда сошёл, - не стал скрывать Иван. - Можно сказать - по ошибке. Вечером ещё. А потом в лесу заблудился. Если бы не Ерофей Фомич, наверное замёрз бы.
– Ах, ве-ечером, значит? - теперь взгляд карлицы вновь метнулся к притихшему мужику. - Заблудился, значит? Ты что же это, нелюдь окаянный, над парнем измываешься?! За каким рожном он всю ночь ноги понапрасну бил?!
Ерофей Фомич молча разглядывал макушки елей, старательно пытаясь изобразить невинность на хитрой физиономии.
– Одежонка у него отчего навыворот, а?! - не унималось существо. - Ты присоветовал?!
– Так ить, традиция, - развёл руками мужичок. - Опять же, чего бы и не пошутковать малость? Не из лютости, - выставил он вперёд обе ладони, - А доброго веселия ради.
– И то верно, - согласилась вдруг враз успокоившаяся карлица. - Вот и я нынче пошуткую. Как приснёшь, заплету-ка я тебе бородёнку в сорок негритянских косиц. Волкам да лосям на потеху. То-то ж повеселимся!
Судя по тому, что Ерофей Фомич попятился, прикрыв руками бороду, угрозу он воспринял всерьёз.
Впрочем, карлица на него уже ни одним глазом не глядела. Распахнув сколоченную из горбыля дверь, она махнула рукой Ивану.
– Не стой столбом, Ванюша, заходи. Отогреешься, а тогда и побеседуем.
Иван, вновь начавший замерзать, дважды себя просить не заставил. Согнувшись в три погибели, он юркнул в низкий проём.
* * *
В землянках Ивану раньше бывать не доводилось, и представлял он их себе несколько иначе, а потому ожидал увидеть сырую, тесную и тёмную нору.
Жилище, в котором он оказался, хоть и выглядело экзотически, однако прежним его представлениям ни коим образом не соответствовало.
Во-первых, здесь вовсе не было тесно. Скорее уж - просторно. Во-вторых, совершенно не ощущалось ни сырости, ни затхлости. Наоборот, душистое сено, подобно ковру устилавшее толстым слоем пол, наполняло сухой и тёплый воздух горьковато-терпким ароматом. И наконец, несколько толстых желтоватых свечей освещали помещение хоть и не ярко, но вполне достаточно, чтобы не опрокидывать в потёмках мебель.
Впрочем, последнее оказалось бы затруднительно в любом случае - хоть со светом, хоть без. Оттого, в первую очередь, что меблировано помещение было крайне скудно. Помимо грубо сложенной каменной печи, там находились ещё три... пня.
Выкорчёвывали их из земли прямо с корнями, обрезки которых служили теперь своеобразными ножками. Массивный и широкий пень заменял стол,
На одном из них сидел, прислонившись спиною к бревенчатой стене, Иван. Второй занял Ерофей Фомич, деловито ссыпая в кисет табак, выпотрошенный из дарёных сигарет.
Карлица хлопотала у печи.
После бессонной ночи в сугробе, Иван разомлел в тепле настолько, что едва не засыпал. Возможно, по этой причине происходящее не казалось ему вовсе уж нереальным - во сне, ведь, чего только не увидишь. Разум, правда, пытался найти рациональное объяснение, но вяло и потому не находил. Так что, когда несуразная хозяйка, напоив гостя горячим травяным отваром, объявила, вдруг, что она - самая настоящая кикимора, а муж её, Ерофей Фомич - леший, тот самый, между прочим, что водил Ивана по лесу, то молодой человек даже не особо-то и удивился. Сомневался, конечно, но более формально, чем искренне.
– Леший, значит, - широко зевнул он. - И Баба-Яга у вас тут тоже водится?
– Водятся блохи на собаке, - отозвался вместо супруги Ерофей Фомич, - А мы тута обитаем. С бабами же у нас дела обстоят ещё хуже, чем с махоркой. Есть одна, - кивнул он на жену, - Да и та кикимора.
– Ишь ты! - отозвалась та. - Кикимора ему не хороша! Сам-то, как по осени в болотной воде на себя посмотреть удумал, так в том болоте все лягушки передохли. И ладно бы от страху, так нет, со смеху! А туда же, баб ему подавай. Ступай, вон, снежную бабу себе вылепи. Да, гляди не отморозь потом чего-нибудь. Хотя, - карлица почесала свой примечательный нос, - Можешь морозить. Оно тебе всё равно без надобности.
– От до чего же поганый язык! - возмутился Ерофей Фомич. - Не язык, а жало ядовитое, что у Змеи Василисы, - леший торжествующе глянул на Ивана, - А ты сумлевался. Кто она после этого, как не кикимора?!
Молодой человек вяло улыбнулся.
– Ну-у, если по языку судить, так все бабы - кикиморы, - заметил он философски. - Но всё же, имя-то у Вас есть? Как вас звать, хозяйка?
– Еленой Прекрасной зови, - шепнул Ивану на ухо леший. Кикимора его, к счастью, не услышала.
– Имя-то? - переспросила она, вроде как, смутившись. - А все кикиморою всегда и звали. Хотя, можно бы и по имени, как-нибудь. Тут дело такое, - оба её глаза разбежались на миг в разные стороны, а затем уставились в пол. - Есть у меня имя одно на примете. Тока, имя-то шибко красивое. Боюсь рожей я для него не вышла. Так что, ты уж не смейся.
Иван клятвенно заверил, что смеяться ни за что не станет.
– Ну, коли обещался, - кикимора помолчала немного, собираясь с духом, - Тогда зови меня тёткой Парашей, - выдохнула она.
Молодой человек смеяться не стал. Сумел даже не улыбнуться.
– Хорошее имя, - кивнул он с серьёзным видом. - Красивое. И Вам, кстати, очень идёт.
– Правда?! - просияла кикимора и ткнула пальцем в сторону Ерофея Фомича. - Во! Учись у городских обхождению, колода неотёсанная!
Леший не ответил. Закусив кончик бороды, он, силясь не расхохотаться, побагровел от натуги. Успокоившись же, хлопнул Ивана по плечу.