Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
— Помогите… — И медленно съехала на пол.
Потолок избы был низким, давящим, стены — черными от старости и копоти. В углу избы висела икона Спасителя с горящей лампадкой перед нею, в печи потрескивали поленья.
Воровка открыла глаза, не сразу поняла, где она находится. Почувствовала на лице что-то густое и липкое, провела по нему рукой, повернула голову в сторону хозяйки, возившейся возле печи. Та почувствовала ее взгляд, оглянулась. Молча
— Это я тебя медвежьим жиром смазала, — объяснила. — Чтоб обмороженность ушла.
Сонька слабо улыбнулась.
— Спасибо.
— Беглая?
Сонька, не сводя с нее глаз, кивнула.
— Откуда бежала?
— Из Имана.
Хозяйка удивленно качнула головой.
— Как не замерзла?
— Хотелось жить, — улыбнулась Сонька.
Женщина вернулась к печке, налила в деревянную самоструганную миску похлебки, поставила перед беглянкой.
— Сразу много не ешь, помереть можешь.
Потом помогла ей сесть и сунула деревянную ложку.
— И не торопись, обожжешься.
Хозяйка со странным интересом наблюдала, как не спеша, ела молодая женщина, затем взяла тряпочку, вытерла ей подбородок.
— Не поверишь, за десять лет первый раз вижу живого человека.
— Одна живешь? — спросила Сонька.
— Не одна. С Богом, — строго ответила хозяйка, отбирая у нее миску. — На сегодня хватит. — Она внимательно посмотрела на беглянку. — Нерусская, что ли?
— Иудейка.
— Спаситель тоже был из иудеев. Значит, не самая худшая. За что осуждена?
— За воровство.
— Что воровала?
— Драгоценности.
— Золото, что ли?
— Не только. Больше бриллианты.
— Это не воровство, — махнула рукой женщина. — Баловство.
— А что есть воровство?
— Воровство? — женщина задумалась. — Воровство — это когда воруют души.
— Не поняла.
— Я и сама не до конца понимаю… Но самое страшное — когда у тебя отнимают веру. Веру в любовь, верность, честь. Веру в Господа. Тогда ворующий несет на себе смертный грех на несколько поколений вперед.
Сонька с интересом смотрела на странную женщину.
— Почему живешь одна, вдали от людей?
— А зачем мне люди, когда есть Бог?
— У тебя отняли веру?
— В Господа — нет. В людей — да.
— Кто?
— Люди.
Воровка села поровнее.
— Ты не похожа на простую.
— А кто тебе сказал, что я простая? Я из дворян.
— Здесь? Из дворян?!
— А что удивительного? — усмехнулась женщина. — В Сибирь дворян ссылали всегда.
— Ты из ссыльных?
— Муж. Может, слыхала про декабристов?
Сонька неуверенно пожала плечами:
— Вроде слышала.
— Значит, не слыхала. Выступили против государя, некоторых казнили, других сослали. В том числе и моего мужа. На рудники. На них муж и погиб. А я теперь здесь. Одна.
— У тебя украли мужа?
— У меня украли веру в людей. Муж шел на мятеж ради людского счастья. Оказалось, это никому не нужно. В первую очередь тем, ради кого муж рисковал карьерой, семьей, жизнью. Все закончилось предательством и позором. Выяснилось, что люди по природе своей не способны на верность и честь.
— А вы?
— Я? Я в какой-то степени тоже. Потому и нахожусь здесь. Замаливаю грехи.
— Вы предали мужа?
— Я сомневалась в его выборе. И даже осуждала. А сомнение и осуждение — тяжкий грех. Судить может только Бог.
— Как вас зовут?
— Никак. Зачем тебе? Просто женщина, баба…
Она замолчала, глядя в черную стену перед собой, в ее облике была отрешенность и вечность.
Потрескивали поленья в печи, горела лампадка перед иконой, негромко гулял снежный ветер за окном.
Пригревало весеннее солнце, тихо подтаивал снег, трескалась кора деревьев, подавала радостные звуки почуявшая тепло птичка.
Женщина провожала гостью. Сонька была одета в ватник хозяйки, на ногах — тяжелые сапоги с коротким голенищем. Та вывела Соньку за ограду, перекрестила.
— Ступай. С Богом.
— Спасибо тебе.
— Скажешь спасибо, когда доберешься до железки. Отсюда с месяц ходу.
— Доберусь.
— Опять воровать будешь?
Сонька улыбнулась:
— Так ведь не грех это. Баловство… А потом надо на что-то жить.
Женщина с укором усмехнулась:
— Гляди, как бы не оказалась снова в этих краях.
Воровка подошла к ней почти лицом к лицу, доверительно прошептала:
— Не окажусь. Найду Володю, поговорю с ним, и если у нас сложится, воровать больше не буду.
— Он ведь предал тебя.
— А может, я его? Я ведь тоже не была святой.
Женщина с сожалением покачала головой.
— Предавший однажды непременно предаст и в последующем.
— Да, это о нас двоих. О нем и обо мне, — согласилась Сонька.
Низко поклонилась и пошла прочь.
— Не забудь детей проведать, — крикнула вдогонку хозяйка избы.
— Не забуду.
Женщина осенила ее крестом, долго смотрела вслед, пока та не скрылась в густой, почерневшей к весне тайге.
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ
Была ранняя весна. Уже набухали почки на редких петербургских деревьях, журчали грязные ручейки вдоль тротуаров, плыли по узким каналам подтаявшие льдины.