Сонька. Продолжение легенды
Шрифт:
— Этот гумозник до всего может допереть, — мрачно заметил Улюкай и посмотрел на девушку. — Может, его вальнуть, пока не поздно?
— Спроси об этом Соньку, — двусмысленно усмехнулась та.
— Платить ему за работу будешь, — полуутвердительно заметил Артур.
— Не я, княжна.
— А повидать ее можно?
— Можно, — раздался издали нежный голосок, в комнату вошла Анастасия, обозначила легкий книксен. — Здравствуйте, господа, вы кто?
— Мои товарищи, — ответила вместо визитеров
— Воры?.. Настоящие?! — Княжна не верила своим глазам, затем снова повторила книксен. — Здравствуйте, господа воры.
— Здравствуйте, мадемуазель, — ответили те и по очереди галантно приложились к ее хрупкой ручке.
Она улыбнулась.
— А я полагала, вы страшные.
— Это про нас придумывают, — засмеялся Артур. — А по жизни мы добрые, веселые, нежные…
— И справедливые, — под общий смех добавил Улюкай.
— Вы — Артур? — посмотрела княжна на старшего вора.
— Вор Артур, — с достоинством уточнил тот. — Как вы догадались?
— Женская тайна. — Девочка бросила взгляд на Михелину, подтвердила: — Красивый мужчина.
— А я? — делано обиделся Улюкай.
— Вы тоже. Но Артур интереснее!
Снова все смеялись, Артур поцеловал княжне руку.
Княжна вопросительно посмотрела на Михелину.
— С мамой что-то решилось?
— Решилось, — вместо воровки ответил Артур. — Все будет сделано, как вы здесь и договаривались, мадемуазель.
— Какие наводки передать следаку? — вернулась к деловому тону Михелина.
— Передай, что подсадку можно будет брать в полдень при входе в Летний сад. Как только она возьмет карман нашего человека, сразу ее нужно вязать.
До спектакля оставалось не менее двух часов, когда Табба подкатила на извозчике к театру, расплатилась и деловым, решительным шагом направилась к входу в здание.
Швейцар здесь был новый и, судя по всему, не знал артистку в лицо, поэтому окинул ее привычным внимательным взглядом, поинтересовался:
— Вы к кому, мадам?
— К Гавриле Емельяновичу.
— Как доложить?
— Артистка Бессмертная.
Глаза швейцара округлились.
— Ах, это вы? — Он тут же направился наверх, суетливо предупредив: — Я сейчас доложу.
Табба осталась ждать. Вестибюль был пуст, только один раз прошла какая-то артисточка, удивленно взглянувшая на бывшую приму и с приклеенной улыбкой бросившая:
— Приятно вас видеть, госпожа Бессмертная.
Швейцар вскоре вернулся, вежливо поклонился гостье.
— Милости просим… Гаврила Емельянович ждут-с.
Табба поднялась привычным, сотни раз хоженным лестничным маршем, миновала несколько коридоров и оказалась возле высокой, в свежей позолоте директорской двери.
Ладони девушки вспотели, она сжала их, однако перчаток снимать не стала, толкнула дверь приемной.
Директорская секретарша, высокая дородная дама, из бывших актрис, улыбнулась посетительнице, низким голосом произнесла:
— Минуточку.
Она скрылась за дверью кабинета и вскоре вернулась обратно.
— Вас ждут, милочка.
Табба благодарно кивнула и вошла в кабинет.
Гаврила Емельянович, никак не изменившийся за это время, с радушной улыбкой и протянутыми руками двинулся навстречу артистке, взял руку девушки, поцеловал нежно и почти томно.
— Боже, как давно я вас не видел.
— Кто же вам мешает? — улыбнулась Табба и увидела в кабинете молоденькую славную артисточку.
— Дела, детка, дела. — Директор оставил ее, подошел к сидевшей девушке, нежно приложился к ее руке. — Жду вас завтра в это же время.
Девица гордой походкой покинула кабинет, Табба с усмешкой спросила:
— Готовите мне замену?
— Вы, моя прелесть, незаменимы. — Оценивающе окинул Таббу с ног до головы, вздохнул: — Столь же прелестна, как прежде. — И поинтересовался: — Кофию?.. Вина? Что ваша душа желает?
— Нет, благодарю, — покрутила головой девушка и объяснила: — Моя душа желает честной беседы с вами, Гаврила Емельянович.
— Простите, — удивился тот. — А разве я когда-либо беседовал с вами нечестно?
— Всякое бывало, — ушла от ответа Табба. — Мне надо понять, какова моя участь.
— Она прелестна и лучезарна!
— Я говорю серьезно, Гаврила Емельянович.
Директор вдруг убрал улыбку, сел за стол, внимательно посмотрел на бывшую приму.
— Слушаю вас, сударыня.
— На что мне рассчитывать?
— В театре?
— Да, в моем театре.
Гаврила Емельянович поднес ладони ко рту, коротко дунул в них, на какое-то время задумался.
— Честно?
— Да, честно.
— В ближайшее время ни на что.
Огромные глаза Таббы стали медленно наполняться слезами.
— Не надо, — попросил директор. — Слезы здесь ни к чему. Вы спросили, я ответил. Ответил честно, как вы просили.
Девушка достала из сумочки носовой платок, вытерла слезы, высморкалась.
— А что же мне делать?
— Ждать.
— Ждать чего?
— Когда все уляжется. Полиция успокоится, публика простит, театр снова полюбит вас. — Гаврила Емельянович вздохнул, мягко улыбнулся. — Вы полагаете, я не переживаю из-за вас?.. Еще как! В конце концов, я несу убытки!.. Публика стала хуже ходить в театр. Раньше шли на вас, а сейчас на кого? Ваше место пустое, оно ждет вас! — Помолчал, добавил: — Ну и, кроме того, вы мне нравитесь как девушка… Как женщина.