Сонька. Продолжение легенды
Шрифт:
Катенька на цыпочках подошла к двери ванной комнаты, прислушалась. Негромко позвала:
— Барыня… Барыня, с вами все в порядке?
Толкнула дверь, заглянула внутрь и от ужаса вдруг закричала во весь голос.
Прима лежала в наполненной кровью ванне, вены ее рук были чудовищно изрезаны.
Утром газеты вышли с крупными заголовками об очередном скандальном происшествии:
ПРИМА ОПЕРЕТТЫ ПЫТАЛАСЬ ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ!
КТО
СПЕКТАКЛИ С УЧАСТИЕМ Г-ЖИ БЕССМЕРТНОЙ ОТМЕНЕНЫ!
ВСКРЫТИЕ ВЕН — КАПРИЗ ПРИМЫ ИЛИ ЧЕЙ-ТО ЗЛОЙ УМЫСЕЛ?
Директор, сидя за столом, держал в руках сразу несколько газет, смотрел на Изюмова раздраженно и неприязненно. Кроме Гаврилы Емельяновича в кабинете находился также следователь Гришин.
— Излагайте! — велел директор.
— Они в карете направились в ресторан «Бродячая собака», где находился всем известный поэт Марк Рокотов, — сказал артист.
— Он ее ждал?
— Похоже, что нет. Так как при поэте уже была особа женского пола.
— Можете выражаться по-человечески?!
— Рядом с поэтом сидела легкомысленная девица с возложенными на него ногами, — поспешно исправился артист.
Гришин хмыкнул, с трудом сдержав смех. Изюмов испуганно оглянулся на него.
— Продолжайте, — кивнул Гаврила Емельянович.
— Девица затем ушедши, и ее место заняла мадемуазель Бессмертная.
— Поэт был трезв? — подал голос Гришин.
— Не смею знать, потому как лицо его скрывалось за густыми волосами.
— Как долго госпожа Бессмертная беседовала с господином поэтом? — продолжил следователь.
— Могу даже сказать точно… — Изюмов зачем-то вытащил свои карманные часы. — Тридцать семь минут.
— Можете сказать, о чем шел разговор?
— Никак нет. Был сильный шум выпивающих, мне же места близко не нашлось.
— Так какого дьявола вы болтались за ней, если ни черта не знаете?! — вспылил директор.
— Вы велели, вот и болтался, Гаврила Емельянович.
Гришин с легкой укоризной посмотрел на директора, повернул голову к артисту:
— В каком состоянии госпожа Бессмертная ушла после беседы?
— Как мне показалось, в крайне тяжелом. Рыдающая… Я предложил помощь, но был послан… к черту.
— Ладно, ступай куда был послан, — махнул Изюмову директор и, когда тот ушел, посмотрел на следователя. — Что скажете?
— К сожалению, чего-либо заслуживающего интереса я не услышал…
— Так ведь этот болван ничего толком не узнал!
Гришин рассмеялся.
— Но не мог же он забраться к вашей артистке под юбку или влезть поэту в карман?.. А вот о чем шел между ними разговор, я бы крайне желал знать. — Поднял глаза на хозяина театра, предложил: — Когда будете посещать мадемуазель, попытайтесь прощупать, что ее так взволновало в словах господина поэта.
— Разумеется,
— Зачем же? — улыбнулся следователь. — Он весьма недурно справляется с возложенными обязанностями. Глуп, правда, но это лишь помогает делу.
Анастасия плакала громко, навзрыд, не способная принять ничьих утешений. Она сидела в гостиной, уткнувшись лбом спинку кресла, и все повторяла:
— За что?.. Кто ее так унизил, что она решилась на такое?.. Я хочу знать! Я убью этого человека!
Михелина примостилась перед нею на корточках, гладила по голове, пробовала утешить.
— Никто ее не унижал. Возможно, что-то с театром. У актеров очень ранимые души…
Сонька стояла чуть в сторонке, предоставив дочке самой успокоить княжну, время от времени оглядывалась на дворецкого, смотревшего на нее сегодня как-то по-особому.
— Все равно я хочу знать! — Девочка подняла лицо. — Я обязана ее увидеть и понять, что случилось!.. И вы должны помочь мне в этом!
Сонька, стоявшая чуть в сторонке, подошла к ней.
— Мы попросим господина полицмейстера, и он устроит нам визит в больницу.
— Это должно быть сегодня. Или завтра!.. Но не позднее! Я убеждена, мадемуазель Бессмертной необходимо мое участие!
— Хорошо, мы постараемся. Сейчас я позвоню Василию Николаевичу, а вы ступайте в туалетную комнату, и пусть Анастасия приведет себя в порядок.
— Вот видишь, — вытирая слезы, сказала Анастасия Михелине, — хотела познакомить тебя с кузеном, а вышла такая неприятность.
— Не беда, — ответила та. — Познакомишь в следующий раз.
Девочки ушли, воровка обратилась к Никанору на плохом русском:
— Найди мне номер телефона господина полицмейстера.
Тот с места не двинулся, продолжал смотреть на воровку внимательно и выжидающе.
— Ты не расслышал?
— Я бы советовал вам, сударыня, держаться подальше от господина полицмейстера.
— Как ты смеешь давать мне идиотские советы? — возмутилась Сонька. — Выполняй, что я велела!
Дворецкий не двинулся с места.
— Ты не расслышал?
— Вам, сударыня, о чем-то говорит имя «штабс-капитан Горелов»? — спросил он с усмешкой.
— Нет. Я в России мало кого знаю.
— Он был изгнан из армии, опустился, крепко пил, пока не встретил даму по имени Сонька Золотая Ручка. Потом, по слухам, утоп в море. Я его брат. Родной. Приглядитесь. — Никанор откинул назад длинные волосы, и теперь можно было легко угадать в нем черты штабс-капитана. — Мы близнецы. Одно лицо.
От неожиданности Сонька вдруг на мгновение растерялась, не зная, как реагировать на увиденное и услышанное, но быстро нашлась.
— Как тебя?
— Никанор.