Соперница Аладдина

Шахразада

Сафият вздохнула – воистину прилюдно лакомиться таким могла только весьма самоуверенная особа.

– Однако ты прервала меня… глупенькая. Итак, скачки. Барон Паоло стоял, облокотившись на барьер. Он заслонился от солнца фетровой шляпой и с интересом наблюдал за подъезжавшими рысью белыми лошадьми. А когда увидел страусово перо, спустился по лестнице на четыре ступеньки и, протиснувшись сквозь толпу, предстал перед мисс Ильзебилль. Подняв руки ладонями вверх, как это делают кочевники, он низко поклонился. Она от испуга вздрогнула, затем рассмеялась.

Как только

закончились скачки с препятствиями, она встала и пригласила учтивого мужчину прокатиться с ней в коляске. Они направились к полудню от города, и, пока ехали лесом, он рассказал о себе: о том, что оказался здесь по воле судьбы и что живет в замке посреди пустоши. А она сказала, что ее зовут мисс Ильзебилль, и ей известно, что в замке на равнине у него умерли три жены, и она глубоко опечалена его участью.

В ответ он только мрачно взглянул на нее и понурил седую голову. А грум резко развернул лошадей, и они покатили по дороге, ведущей на пустошь. При въезде на замковую аллею дорога сужалась. Паоло забрал у кучера поводья. Лошади заупрямились. Он вышел, взял их под уздцы. Под ударами кнута лошади захрапели, рванули с места и чуть было не понесли, но барон крепко держал поводья.

Возникший перед мисс Ильзебилль замок казался чудом посреди пустыни. Над крышей женской половины торчала остроконечная вершина белой скалы. Паоло сидел выпрямившись: на голове мягкая шляпа, загорелые щеки впали, взгляд светло-серых раскосых глаз пуст, и только губы по-прежнему казались мягкими и нетерпеливыми. В сумерках коляска подъехала к дому. У главного входа, прощаясь, он подал ей руку, но она вышла вслед за ним и попросилась остаться у него на несколько дней: она готова развлекать барона музыкой. Паоло с удовольствием согласился, и мисс Ильзебилль расположилась на женской половине.

По утрам и после обеда они катались на лошадях. У себя в покоях Ильзебилль играла и пела для Паоло, одевалась в пестрые и бледно-зеленые русалочьи наряды, черные волосы заплетала в косы, а когда танцевала перед ним на коврах, зажимала кончики кос ослепительно белыми зубами, и тогда в ее глазах вспыхивали коварные огоньки. Паоло хмуро возлежал на подушках, курил кальян, обволакивая себя дымом, а потом бросался на пол и, лежа на ковре, с любопытством разглядывал ее светлыми глазами, слушая, как она что-то напевает вполголоса под аккомпанемент гитары, на которой играла служанка. Голос ее становился звонче, движения – стремительней.

Как-то однажды она вдруг разрыдалась: ей надо знать, что с ним, она хочет ему помочь. Но он только взял ее за руки и прижал горячие ладони ко лбу, прошептав какую-то молитву. Она обняла его крепко, а он, дрожа всем телом, молился все громче и громче, выкрикивая непонятные ей слова. Но вскоре он уже успокоился и мягко и нежно проводил мисс Ильзебилль в ее покои.

А вечером, когда барон уснул на своей половине, дерзкая и коварная мисс Ильзебилль прокралась к комнате, в которую выходила скала. Подергала запертую дверь, раз, другой, с выдохом толкнула плечом: не поддается. Тогда она отыскала внизу на двери засов и, сбив себе палец, из последних сил – так, что заныла рука, – отодвинула его.

Дверь бесшумно распахнулась. Закутавшись в черную шаль, хрупкая мисс Ильзебилль подняла свечу:

это была небольшая уютная комната, столики и боковые стены которой были заполнены очаровательными женскими безделушками. Широкую заднюю стену образовывала грубая поверхность скалы. В мерцающем свете свечи скала отбрасывала причудливую тень, в углублении скалы стояла приподнятая над полом кровать, убранная зеленым покрывалом, к кровати вели две ступеньки. Пританцовывая от радости, мисс Ильзебилль прошла по толстому ковру, скинув шаль, вдохнула слабый аромат цветов, зажгла два висячих светильника – вся таинственная комната предстала перед ней.

С потолка, обитого японским шелком, свисала зеленая ткань, со стен спокойно и нежно улыбались ковры и картины, и, словно фантастическая игра воображения, переливаясь, светилась странная скала. Тихонько притворив дверь, мисс Ильзебилль взобралась на кровать и пролежала в ней, мечтая, до утра. А поутру, погасив свет и осторожно опустив засов, она незаметно проскользнула по коридору в свою комнату.

«И ничего не случилось, ничего со мной не случилось!» – радостно повторяла она про себя. И теперь каждый вечер мисс Ильзебилль пробиралась в комнату со скалой и оставалась там на всю ночь. А днем она без умолку болтала и пела, стараясь привлечь к себе внимание отрешенного хозяина замка. Все чаще она бросала в его сторону пристальный взгляд черных бархатных глаз.

И вот однажды, когда Ильзебилль, накинув сверху пять шуршащих покрывал, танцевала перед Паоло и он, смеясь над ее дикими прыжками, поймал ее за запястья, она вдруг приникла к нему, обнажив перед ним свои прелести, и взмолилась:

– Я твоя, Паоло! Я твоя!

– Вы ли это, мисс Ильзебилль? Вы ли это?

Во взгляде Паоло не было ни дерзости, ни огня, лишь тоска, недоумение и отчаяние. Видя это, девушка отпрянула и, накинув покрывала, выскользнула из комнаты. Но с того дня он стал относиться к ней с немым благоговением, и бледнолицая мисс Ильзебилль целиком погрузилась в удивительное состояние блаженства.

Когда они гуляли по лесу, черный рыцарь часто носил ее на руках, читая молитвы на чужом и грубом языке, иногда, молясь, он опускался на колени. Никогда не тянулись ее губы к его губам, лишь изредка брал он ее нежные ладони и прижимал ко лбу. Паоло и Ильзебилль вместе развлекались и ездили на охоту, часто сидели на берегу моря, мечтали вдвоем. Глаза Паоло искрились.

Как-то раз девушка сказала барону, что хочет попросить кое о чем. А когда он приветливо спросил, о чем же, закусила нижнюю губу и ответила, что должна ему сообщить нечто важное. Что, если пригласить из города доктора? Ей кажется, она заболела. Губы Паоло стали белыми как мел, закрыв глаза, он тяжело задышал:

– Что с тобой?

– Я слышу все время, почти непрерывно, тихое поскребывание. Откуда-то издалека доносится шум, что-то постоянно царапается, журчит и скребется, словно по песку бегает маленький зверек, пробежит и остановится, принюхиваясь. Звук такой тонкий, что часто не отличить от свиста.

Паоло стоял у окна и дул на стекло, наконец он выдавил с хрипом:

– При такой болезни врач ни к чему. Тебе надо развеяться, съездить на охоту или отправиться в путешествие, а еще лучше – уехать отсюда совсем.