Соперница Аладдина
Шрифт:
В ответ мисс Ильзебилль громко расхохоталась и напомнила Паоло, с каким огромным трудом ее лошади добрались сюда. Да и где ей теперь найти таких лошадей, чтобы вернуться? Худое лицо барона пылало, лоб нахмурился, коренастое тело напряглось. Хриплым голосом он стал умолять ее, чтобы она уехала.
– Уезжай, прошу тебя, уезжай! Ты не нужна мне, не нужны мне женщины, не нужен мне никто, ненавижу всех вас, вы пустые, глупые создания! Уезжай! Молю тебя, уезжай! Я дам тебе нож, и ты вырежешь эту болезнь из сердца.
Мисс Ильзебилль, покачивая бедрами, направилась к нему, и тогда он, шатаясь и нетвердо ступая, словно ребенок, едва научившийся ходить, пошел ей навстречу. Она гладила его по голове, а он,
Теперь мисс Ильзебилль в тонком платье часто ходила гулять одна. Она бродила по окрестностям, доходила до городской стены, возвращаясь с прогулок, приносила Паоло редкие раковины, голубые камешки и его любимые нарциссы. А однажды ей повстречался на дороге, что ведет из города, старик крестьянин, они разговорились, и он поведал ей о том, что барон-де продал душу злому чудовищу. И будто с незапамятных времен лежит то чудовище на дне старого моря, там, где теперь простирается пустошь, живет оно в скале и каждые два-три года требует себе человеческую жертву. Не будь нынешние женщины так развратны и безбожны, бедный рыцарь давно бы уж освободился от власти чудовища. С наслаждением слушала мисс Ильзебилль слова крестьянина, ибо знала все давно уже сама.
Свиток одиннадцатый
Едва в замке стемнело, мисс Ильзебилль накинула черную шаль, прихватила одной рукой две вязанки хвороста, в другую руку взяла свечу: напоследок она решила поджечь комнату со скалой, а потом скрыться в ночи и в тумане. На море ее уже ждала яхта, подготовленная к побегу. Тяжело дыша, с пылающими щеками, шла она по темному коридору.
И тут из темноты послышались приближающиеся шаги – это был Паоло. Вязанки хвороста скользнули вниз и шурша рассыпались на полу. Ни о чем не спрашивая, он бережно взял у нее свечу, поставил на пол и, не проронив ни слова, ласково погладил волосы и руки Ильзебилль. Ее черные глаза больше не ускользали в сторону от его глаз, смотревших на нее с участием и пугающей кротостью, взгляд ее не блуждал, она смотрела ему прямо в лицо, такое светлое, радостное. Теплые глаза Паоло светились одной лишь благодарностью. В первый раз его губы приблизились к ее губам и сомкнулись в поцелуе.
С этими словами Недис вновь поцеловал Сафият. Девушка ответила, но гость не почувствовал в этом ни страсти, ни даже желания.
«Ты так быстро все забыла? Брат же хвалился, что ты без ума от него. Что достаточно лишь прикоснуться к твоей руке, чтобы ты застонала от желания…»
Недис повел в воздухе двумя руками так, словно пытался выстроить вокруг девушки купол. Несколько слов – купол осветился мертвенно-синим светом и… пропал.
– Прекраснейшая, барон Паоло сказал, что нынче покидает замок. Ильзебилль сидела скорчившись в коридоре, свеча погасла, безудержный страх сотрясал ее плечи. Высоко подняв нательный крестик, она встала, хворост остался на полу. Ей надо идти, по коридору, к двери, туда, в комнату. Суровым было ее лицо, затем оно исказилось гримасой беспомощности. Держа над головой крест, плача и каясь, медленно шла мисс Ильзебилль по коридору. Отодвинула засов на двери. Ломая в отчаянии руки, она металась по комнате, била себя в грудь, наконец, упав на мягкий ковер, забылась сном.
Во сне она слышала шум, и треск, и мужские голоса, кричавшие ей: «Спасайся, Ильзебилль! Спасайся! Спасайся!» Она поднялась. Разверзлась скала, из огнедышащей пасти, раздуваясь, вырывалось пламя. Из расщелины хлынула вода, извиваясь тысячами щупалец, в комнату ввалилось чудовище. Словно вздыхая, оно исторгало из себя дрожащие сине-розовые языки пламени. Мисс
До самого рассвета пролежала там гордая мисс Ильзебилль. А когда поднялась, с тупым спокойствием сняла с себя туфли, распустила косы и, простоволосая, в одной тоненькой сорочке, вышла за ворота замка и направилась через пустошь в сторону города, к тому месту, где росли березы. Она шла не оглядываясь. А за ее спиной неистовствовала стихия. С моря нарастал гул. Гигантская морская волна, вытянувшись на целую милю, прорвала дамбы и, крутясь и пенясь, обрушилась серой стеной на заколдованную равнину, накрыв собой и то, что когда-то уже однажды принадлежало морю, и серый замок, и спящих в нем несчастных людей.
Ужасная волна докатила свои воды до самого холма, где росли березы. Ильзебилль поднималась по склону холма, и когда она проходила между деревьев, на лес опустился туман. Ее губы шептали странную молитву, но уже блекли, дева становилась все тоньше и тоньше и наконец со вздохом растаяла, растворившись в легком тумане, плывущем над березами.
Солнце стояло над морем, когда из города через пролом в стене медленной рысью выехал всадник на вороном жеребце. Он поднялся на холм и остановился на вершине: внизу, растянувшись на многие мили, бушевала и пенилась серая масса воды. Не было больше ни дороги, ни замка.
В тот день, когда прорвало дамбу, горожане еще раз увидели черного рыцаря: он промчался по улицам города… И там, где ступил его черный конь, более не выстроили ни дома, ни харчевни, ни лавки. Лишь черные цветы качались на синих стеблях, отмечая путь призрака…
Недис завершил рассказ. Сафият с трудом сбросила с себя колдовское очарование печального сказания. И лишь тогда заметила, что возлежит она на собственном ложе, что и рассказчик, и она сама наги, что серебряный свет луны заливает опочивальню. А пергамент, на котором должна была быть записана печальная история о черном рыцаре и самоотверженной красавице Ильзебилль, остался внизу, вместе с лакомствами, к которым ни она, ни Недис так и не притронулись.
«Он колдун! Он вновь околдовал меня! – Девушка вздрогнула в испуге. – Я видела пламя костра, я слышала удары подков о камни горной тропы, я слышала смех и пение красавицы Ильзебилль…»
Недис-пришелец прильнул к шее девушки в долгом поцелуе. Она не шевелилась.
– Чего ты боишься, красавица? Избегаешь моих объятий? Тебе неприятны мои поцелуи?
Сафият почувствовала, что язык не повинуется ей – она не может произнести ни слова. Не может потому, что хочет многого – объятий, требовательных и нежных, поцелуев, заставляющих забыть не только о приличиях, но и о себе самой, близости, кружащей голову… Сафият ощутила, что все это уже было – было в точности – даже желания, горячие, пламенные, были точно такими же. Все ощущения, все прикосновения… Будто повторился день вчерашний…
– Прекраснейшая, иди же ко мне…
Сафият покорно отдалась опытным рукам гостя. Рукам, которые повторяли вчерашние движения педантично, до последней мелочи. Но сейчас это было неважно – ибо во властности этих прикосновений жило особое колдовство, колдовство, усмиряющее разум и опаляющее чувства. Губы, холодные и решительные, лишь подтверждали его власть над ее телом и духом.
«Да, о да! Мне не нужен другой – мне нужен только такой: мудрый, сильный и решительный… Любовник и наставник…»