Соперница Аладдина
Шрифт:
– Скоро закат… Отчего-то мне страшно, маг…
– Ничего не бойся, моя греза. Я с тобой. С тобой и все мои умения. Поверь, никто из этих полуночных недоумков не причинит тебе вреда.
– Я хочу поверить в твои слова. Но мне почему-то так страшно…
– Скоро все закончится. А для тебя, прекраснейшая из дочерей мира, все страшное уже позади. Ты можешь со спокойной душой наслаждаться представлением.
Девушка улыбнулась. Но губы у нее тряслись. И тогда Алим решил, что ради спокойствия Сафият, да и ради собственного спокойствия, не грех будет слегка поколдовать. Он про себя произнес слова заклинания и едва ощутимо коснулся затылка
В какой-то мере так оно и было. Почти так. Ибо Алим, это чистая правда, был неизмеримо старше Сафият. Однако не в силах был смотреть на девушку как на младшую сестру – ибо видел в ней желаннейшую из женщин мира. Что, конечно, никак не походило на братское чувство.
– Все будет хорошо! Повторяй!
Сафият послушно проговорила:
– Все будет хорошо…
И поняла, что больше ничего не боится – потому что все теперь действительно будет хорошо. Как и должно быть.
Миг – и мудрый друг пропал. Зато почтенный Улугбек, сладко потянувшись, покинул кошму и теперь сидел прямо напротив девушки, не сводя с нее виноградно-желтых глаз.
Небо окрасилось всеми оттенками красного. Калитка открылась. Порог переступил Недис.
«Недис-пятый…» – пронеслось в голове Сафият.
Да, в калитку и впрямь вошел пятый из магов-осколков – разум девушки был теперь свободен от кельтских чар. Этот Недис походил на наставника в медресе или на учителя словесности: круглое довольное лицо, благолепие и благообразность во всем облике, неторопливая уверенная походка.
«Да он почти хорош собой… – усмехнулась Сафият. – Хотя так же невероятно самодоволен. А уж пахнет… Как все лавки с благовониями!..»
Увы, этому Недису не досталось ни единой, самой мельчайшей капельки вкуса – вместо привычного уже черного плаща он надел вино-красный кафтан, ярко-сиреневые шаровары и огненно-желтую рубаху. Башмаки-бабуши украшали позолоченные колокольчики, пальцев не было видно под перстнями. А благоухал сей гость амброй, мускусом, лимоном, миррой… Одним словом, всем, что только можно было спрятать во флакон с притертой пробкой.
Сафият с трудом удержалась от гримасы отвращения. Стараясь держаться подальше от гостя, она стала подавать угощения. Неизменный уже кумган с шербетом, совсем небольшой, фрукты на блюде, горка лепешек…
– Прекраснейшая! – Гость, однако, не дал себе труда поклониться. – Сколь радостен для меня сей час, ибо после трудов праведных вкушаю я радость телесную и счастье душевное. Вот сказка, которую ты слышала вчера.
Сафият привычным уже движением отправила четвертый свиток к первым трем.
– Изысканные яства… – Гость неторопливо опустился на скамью напротив накрытого столика. – Прекрасные ароматы… Благородные кушанья…
«О, этот получил всю церемонность и велеречивость. Однако боюсь, себя он уважает куда больше, чем весь остальной мир. Хотя и тот, единый Недис, на окружающих смотрел так же пренебрежительно».
Сафият опустилась на соседнюю скамью, постаравшись сесть так, чтобы оказаться как можно дальше от сегодняшнего гостя. Улугбек тут же вспрыгнул к ней на колени. Повернувшись тем не менее к гостю спиной.
Сафият молчала. Ее гость делал вид, что ест с аппетитом. Наконец церемонии были соблюдены – лжекупец усердно вытер пальцы огромным голубым шелковым платком. Вторым же, ярко-розовым, промокнул пот со лба. Аромат притираний повис в воздухе
– Итак, прекраснейшая… – заговорил Недис. – Я не зря говорил, что знаю необычные сказки. Должно быть, тебе ведомо, что почти все сказания всех народов заканчиваются победой добра над злом… И потому они все, сколь бы различными ни были, похожи друг на друга, как капли воды из одной лужи. Мои же истории иные. В них ты не найдешь вознагражденной любви или преданности, смертные обретут свой конец, а зло расхохочется в лицо добру, чувствуя свое превосходство…
Сафият устало посмотрела на гостя. И кивнула так же устало:
– Ты уже говорил все это, уважаемый…
– Ах да… Все дела, дела… Даже закончив день, закончив с присущим мне успехом, я не могу забыть о них… Думаю, ты простишь мне эту черту. Или привыкнешь к ней когда-нибудь. Однако сейчас, милая Сафият, я расскажу тебе историю, поведанную умирающим менестрелем в далеком варварском замке. Это повествование о рыцаре Убальдо и осеннем колдовстве. Внимай же истине без прикрас…
– Ты уже рассказывал о печальной судьбе влюбленного рыцаря… И я удивлялась правдивости рассказа вместе с тобой.
Гость взглянул в глаза Сафият и умолк. Когда же ему показалось, что молчание слишком затянулось, он вновь промокнул пот со лба.
– Ты права, я помню, что глаза твои были полны печали!
– Печали, уважаемый? – если бы Сафият в свое удивление добавила еще чуть больше яда, кот бы упал замертво.
Недис-пятый покровительственно улыбнулся.
– Чего же еще ожидать от девушки, ведущей подобный образ жизни…
– О да…
«О, как я понимаю Алима-мага! Я бы и сама разорвала тебя на части! Да не на пять, а на добрую тысячу! А потом бы сожгла каждую из них! А то, что останется, утопила бы в океане! Хотя для начала бы задушила… Нет, сначала разорвала, потом бы задушила…»
Сафият подумала, что в любом случае это было бы настоящее, не подложное, удовольствие.
– Тогда, моя провинциалочка, я расскажу тебе историю, которую поведал сказитель на далеких Фарерских островах, отделенных от всего мира густыми туманами и высокими скалами. Это рассказ о печальной судьбе рыцаря Синяя борода и его неразделенной любви. Хотя чего еще ждать от глупцов, живущих посреди лесов…
Сафият изо всех сил сдерживалась: сегодняшний гость был самым отвратительным из всех. Должно быть, щит Алима и впрямь был весьма хорош – ибо все мысли, текущие за этим узеньким лобиком, видны были девушке более чем отчетливо. Если бы она захотела, то смогла бы расслышать все, о чем он думает. Однако делать подобное усилие было столь противно, что Сафият лишь зябко передернула плечами. Рука девушки опустилась на спину коту – и тот сразу же стал вылизывать ей пальцы.
– Уважаемый, твоя память воистину необыкновенна, как удивительно широки познания о мире и мнение о каждом из в нем живущих. Осмелюсь тебя огорчить – и этой историей ты уже поделился со мной. Поделился и собственноручно ее записал…
– Должно быть, воздух сего города столь коварен, столь губителен для памяти всякого уважающего себя купца… Похоже, и здоровье следует поберечь… Может быть, даже скорым отъездом.
«Ох, мой недалекий гость… Ты вновь проговорился. Я вижу, что ты стараешься не касаться вокруг ничего – словно все здесь покрыто толстым слоем сажи… Ты брезглив и осторожен за пятерых… Но это и хорошо – ты уж точно не полезешь ко мне с липкими вонючими поцелуями!»