Сорок монет
Шрифт:
Он поленился лечь в постель и устало опустил голову на подушку, да так и проспал до утра на ковре.
Проснулся Тойли Мерген, когда Аман уже ушёл на работу. Подав мужу чай и чурек, Акнабат ненадолго вышла в соседнюю комнату и появилась в новом платье из кетени. На голову она закинула цветастый шерстяной платок. Завернула в салфетку два горячих чурека и подошла к мужу.
— Тойли, пока ты не ушёл на работу, отвези меня в город.
— Какие же это у тебя дела в городе? Ты ведь, кажется, обещала собирать
— Обещала и буду. Только не сегодня. У меня очень важное дело.
— Что ещё за дело?
— Потом скажу.
— Почему — потом? Почему не сейчас?
— А ты мне всё говоришь?
— Чего я тебе не сказал?
— Не сказал, что видел Сульгун.
Тойли Мерген сделал вид, что не расслышал:
— Кого?
— Не притворяйся глухим!
— Ну, предположим, видел. Что из того?
— Почему не сказал?
— Значит, про всех девушек, которых я видел или увижу, я должен тебе докладывать?
— Про всех не надо, а про Сульгун надо. Ведь твой сын собирается на ней жениться.
— Ну и пусть женится. Пусть хоть раз проявит самостоятельность.
— Вот видишь, какой ты человек! При чём тут самостоятельность? Мне даже посоветоваться не с кем! Если я скажу, что тебе нет дела до семьи, ты рассердишься. А ведь тебе и правда всё безразлично.
— С чего ты взяла, что мне безразлично?
— Дочки, слава богу, своими семьями обзавелись. Им твоя забота не нужна. Дома остался единственный сын. А ты и о нём не беспокоишься.
— А может, я беспокоюсь о нём больше, чем ты?
— Если бы беспокоился, так давно бы женил его и баюкал внука.
— А может быть, я жду, когда он сам женится?
— Вот и жди, а пока что отвези меня в город, — сказала Акнабат и пошла со своим узелком к дверям.
Не хотелось Тойли Мергену, чтобы жена ехала в город. Ну, придёт ока к матери Сульгун, начнёт объясняться, и может возникнуть какое-то недоразумение.
— А что, мать, если мы твоё срочное дело отложим ещё на денёк? — просительно проговорил он. — Ты ведь сама видишь, что мне некогда затылок почесать. Я сегодня непременно должен побывать у семи дверей.
— Твои дела никогда не кончатся, Тойли. А люди никуда не сбегут, если ты придёшь к ним на час-полтора позже. Довези меня только до города. А дальше я сама найду. Я знаю их телефон.
— Если знаешь телефон — позвони.
— С тобой невозможно договориться, Тойли. Неужели же, имея машину, ты хочешь заставить меня стоять на дороге и просить людей подвезти? Ну, что же, ладно, если хочешь, так и сделаю…
Поняв, что спорить бесполезно, Тойли Мерген повёз жену в город и высадил её у самого дома Сульгун.
— Приехать за тобой?
— Сама приеду.
— А может быть?
— Что — может быть?
— Может быть, зайдём вместе?
— Нет, ты всё испортишь! Езжай, тебе же надо побывать
— Проходи, проходи! — обрадовалась Дурсун. — Мы столько лет не виделись, но ты, не сглазить бы, всё такая же. Лицо, глаза — хоть куда!
— Ай, какое там лицо, Дурсун! — вздохнула Акнабат. — Старею, старею. Заботы о детях старят.
— Было бы здоровье, Акнабат, всё остальное не страшно.
— Это верно, это верно.
— Хорошо, что ты пришла. Только сейчас тебя вспоминала. Странная история сегодня приключилась, — перешла на шёпот Дурсун. — Только моя Сульгун ушла на работу, как ко мне гостья пожаловала. Я её совсем не знаю. Говорит без умолку. Есть такие люди — никого, кроме самих себя, не слушают. Пойдём, выручи меня. — И Дурсун провела Акнабат в просторную и светлую комнату, застланную большим иомудским ковром.
Посреди комнаты, заняв чуть ли не половину ковра, лежала дородная, чернявая женщина и потягивала зелёный чай. Акнабат показалось её лицо знакомым, но она не могла вспомнить, где видела толстуху, да, по правде сказать, и не особенно старалась. Но, как положено, спросила о здоровье и тоже присела на ковёр.
— Вы поболтайте, пейте чай, пока не остыл, а я разогрею обед, — сказала Дурсун и ушла на кухню.
С минуту обе женщины молчали. Первой заговорила толстуха.
— Меня-то вы, конечно, не знаете, но зато знаете моего мужа. Я жена Сервера из Геокчи.
«Кто у тебя спрашивает, чья ты жена? — подумала Акнабат. — Хорошо, если эта баба уберётся отсюда, а то ведь не даст поговорить с Дурсун». А вслух вежливо ответила:
— Очень приятно.
Толстухе явно не терпелось поговорить.
— А вы жена Тойли Мергена? — продолжала она. — Прошлой весной, когда председатель нашего колхоза женил своего младшего сына, я, кажется, видела вас там на свадьбе.
— Возможно.
— Вы приехали тогда на новенькой «Волге». Помню, машину вёл сам Тойли Мерген. Да, кстати, а что сейчас делает ваш муж?
Акнабат нахмурилась.
— Работает. Пейте чай, пока не остыл! — сухо бросила она.
Толстуха догадалась, что её вопрос не понравился собеседнице.
— Ах, боже мой, — засуетилась она. — Я вам чаю не предложила? Пейте! — Она наполнила стоявшую перед ней пиалу и, придвинув её к Акнабат, снова затараторила: — Последнее время у меня голова кругом, идёт. Не помню, что делаю, что куда кладу. Был бы мой сын трактористом, всё было бы просто. Уплатила бы калым и бросила бы молодуху ему в объятия. Нет, с моим так не сделаешь! Трудно тем матерям, у которых сыновья с образованием. Возьму, говорит, в жёны не какую-нибудь колхозницу, а чтобы ровней была. А где её, ровню, взять? Один аллах знает… И у вас, кажется, такой сын?