Сорок монет
Шрифт:
Давненько он здесь не бывал, хотя ведь, стам настоял на том, чтобы не засеянные хлопчатником пятьдесят гектаров были отданы под поздние дыни-гуляби я арбузы.
Верно он тогда решил. Совсем недавно это было пустое, укутанное серой пылью поле. А теперь — вон какая красотища! Радовали глаз огромные, словно валуны, чуть ли не в обхват, полосатые и тёмно-зелёные арбузы. Большущие жёлтые гуляби гордо возлежали в сплетениях зелени.
Тойли Мерген ожил. О таких дынях и арбузах можно было только мечтать. А это
Но что это? Где же они, эти люди? Где его зятья? Хорошего настроения как не бывало. Из шалаша доносился храп.
Тойли Мерген подошёл, заглянул внутрь и увидел спящего человека, в котором не сразу признал Джепбара. Длиннющие волосы, чуть ли не до плеч, и борода.
— Ах, негодник! — сердито проговорил Тойли и растолкал зятя. — Вставай, нечего нежиться!
Джепбар вздрогнул, приподнял голову и, не открывая глаз, спросил:
— Ты, Хуммед. Уже вернулся?
— Нет, не Хуммед.
Услышав знакомый голос, парень вскочил, обеими руками зачесал назад рассыпавшиеся по лицу волосы и часто-часто заморгал:
— Вы, Тойли-ага? Салам аллейкум. Как вы попали в эти края?
Тойли Мерген усмехнулся.
— А я приехал, чтобы немножко отдохнуть, поваляться, как ты, в шалаше. Хорошо, прохладно.
— Напрасно вы так, Тойли-ага. У нас нет времени даже побриться. Целый день я сегодня грузил арбузы и дыни. Все кости ноют.
— Ай, перестань! Какая это работа — рвать дыни и грузить их? Подумаешь! — Бригадир замахал руками и вышел из шалаша. — А где Хуммед?
— Повёз дыни в город. С полчаса назад я его проводил и прилёг.
— Когда вернётся?
— Пожалуй, что нескоро.
— Когда? Ты мне точно скажи! — повысил голос Тойли Мерген и посмотрел на часы.
— Точно не могу сказать, не знаю.
— Кто же; знает, если не ты?
— Наверно, часам к десяти приедет! Дорога ведь не близкая.
— Я должен ждать его или могу говорить с тобой? — Тойли взглянул на заходящее солнце, достал из кармана сигареты и предложил зятю. — Будешь курить?
— Не курю.
— А прежде, кажется, курил?
— С тех пор, как работаю здесь, бросил.
— Может, и водку не пьёшь?
Тойли Мерген спросил о водке неспроста. Возле шалаша валялась пустая бутылка. Джепбар виновато улыбнулся и почесал затылок.
— Случилось разок.
— Вижу, что случилось! — Тойли Мерген уставился на зятя. — Ты почему не ответил на мой вопрос?
— На какой вопрос? А, об этом… У туркмен, Тойли-ага, есть хорошая традиция.
— Какая ещё традиция?
— Сначала перед гостем ставят чай и чурек, а потом уже спрашивают, с чем он пожаловал.
— У нас нет времени чаи распивать и чурек жевать. Надо собирать хлопок!
— Хлопок? Значит, мы вернёмся в село?
— Да, вернётесь и будете собирать хлопок.
— Почему же вы так
— Некогда было заехать к дочкам, — уже смягчившись, сказал Тойли Мерген.
Джепбар хозяйским взглядом посмотрел по сторонам.
— А кто приглядит за этим хозяйством? Арбузы-то пока ещё подержатся, а вот дыни уже лопаются. Их в первую очередь надо отправлять. Сгниют. И ещё. Тем, кого сюда пришлют, надо сказать, что немало хлопот доставляют суслики.
Тойли Мерген постарался спрятать улыбку. Он был явно доволен зятем и понял собственную несправедливость.
— Ты об этом не беспокойся. Сутки даю вам на сборы. Хуммеда ждать не буду. Привет ему передай. Хочу к чабанам заехать.
— Тойли-ага, ещё я хотел вас спросить. — Джепбар замялся. — Шасолтан знает об этом или бригадир из больницы вернулся?
Тойли Мерген закусил губу. Парень прав. Приехал тесть — снятый председатель, — распоряжается, ничего толком не объяснив.
— Я теперь ваш бригадир, — тихо сказал он.
Джепбар стоял, опустив голову.
— Простите, Тойли-ага.
В хорошем расположении духа Тойли Мерген отправился в пустыню.
Надо было побыть одному, подумать о том, как вести себя с людьми. Чабаны, да и зятья его находятся за тридевять земель от колхоза. Откуда им знать, что он, Тойли Мерген, стал бригадиром? Ведь, по справедливости, не Джепбар должен был извиняться перед тестем, а тесть перед ним. Как ему тогда сказала симпатичная девушка Сульгун? Не надо, мол, рубить сплеча. Оказывается, и молодые порой могут кое-чему поучить стариков.
Ночь бригадир провёл у чабанов. И весь следующий день объезжал овечьи отары.
Все разговоры с чабанами он начинал с того, что к ним, мол, пожаловал новый бригадир.
Встречали его уважительно, расспрашивали о здоровье, давая этим понять, что рады его возвращению в колхоз.
Уже опустилась ночь, когда Тойли Мерген вернулся домой. Аман, усталый и измученный, — ведь он целый день не слезал с машины, — сладко спал.
Тойли Мерген принял душ и не пожелал садиться за стол, а, бросив под локоть подушку, прилёг на ковре.
Акнабат не разобрала, в каком настроении муж, и забеспокоилась:
— А я тебя ещё вчера ждала. Почему ты так задержался? Что зятья?
Тойли-ага, озабоченный уже завтрашними делами, в двух словах объяснил, что всё в порядке.
— Завтра зятья приедут. Вместо них там поработают пенсионеры. Такие молодцы сейчас здесь нужны.
От еды и от чая он отказался, сказав, что чабаны и накормили его, и напоили верблюжьим чалом, притом отменным, — прямо в нос бил. Даже с собой дали.
— Попробуй, в термосе ещё осталось. А я буду спать.