Сороковник. Части 1-4
Шрифт:
Щитов с мишенями во дворе два. Один для копья, другой для дротиков — стало быть, Янкин полигон. Пацан, как и дядечка, обходится без рубахи, и, хоть с виду тощенький, а уже кое-где обрастает, обрастает мышцами. Дротики поменее копья, летят дальше. Прикинув на глаз расстояние полёта и силу замаха, я впадаю в уныние: пара таких бросков, и вывих плеча мне обеспечен. Нет, дротики — не моё, лучше и не примеряться.
Пойду-ка, насчёт завтрака похлопочу, ведь придут сейчас голодные копейщики, им чайку с сухариком не предложишь. Правильно я вчера с кашей подсуетилась.
Печь вытоплена, дрова прогорели до угольков, чугунок с упаренной за ночь гречкой заботливо сдвинут на край плиты. Это во сколько же ребята просыпаются, если и по хозяйству успевают, и по воинским делам? Сдаётся, пораньше рассвета. Входит Васюта и сразу заполняет собой полкухни. Рубаха небрежно перекинута через плечо. Глаза у меня уже привычно округляются.
— Доброе утро, мальчики, — говорю, спохватившись. Почему у меня вырывается это «мальчики» — не знаю, но им нравится. Скромно опускаю взор.
— Доброе, — гудит Васюта, и, проходя в ванную, вопросительно поднимает брови. Как, мол, оно, после вчерашнего? Я киваю, слегка прикрыв глаза. Нормально, мол. Порядок.
— Доброе, — почти баском отвечает Янек. Он — к рукомойнику, плещется, фыркает. Усаживаю их завтракать и делаю вид, что не замечаю невесть откуда взявшегося третьего стула. Щедро сдабриваю кашу маслом, добавляю ломти баранины. Ишь, как мужички натрудились с утра, сейчас им всё впрок пойдёт! Они по-прежнему обнажены по пояс (видать, дома не зазорно), с полотенцами на шеях, как после бани.
— Красивые вы мужики, — говорю, не сдержавшись. — Вот кому счастье-то достанется…
Васюта шутливо пинает племянника.
— Слыхал? Это она про меня сказала!
— Нет, про меня! — Янка краснеет от удовольствия. — Ванесса, я ведь тоже красивый?
Васюта делает страдальческое лицо.
— Красавец писаный, — говорю серьёзно. — А молодец-то какой, через год-другой тебя ещё перегонит!
И видно, что мои слова приятны обоим.
— Всё собрала? — неожиданно спрашивает Васюта.
— Вроде, всё… — Я в недоумении оглядываю стол. Чугунок с кашей, две миски, ложки, крынка с молоком, кружки… Что ещё?
— Себе-то миску поставь, хозяюшка. Без тебя не начнём.
Янек прячет улыбку. Я понимаю, что вопрос не обсуждается.
Видимо, я угодила, потому что оба сидят довольные, как коты в сметане, и уходить по своим делам им явно не хочется.
— Добро, — говорит, наконец, Васюта. — Что на обед думаешь? В леднике у меня говядина, хоть на борщ, хоть на горячее, баранов пара; сходишь, посмотришь. Да сама ничего не тягай, нас зови, кто ближе.
Мы переходим к обсуждению дневного меню. Завтрак-то я одолела, а вот к обеду придётся особо расстараться, с учётом столующихся у Васюты сотоварищей. А-а, где наша не пропадала! Как-нибудь
После обхода выуживаю из Янека всё, что касается русской печки. Это ж я только хорохорилась, что всё о ней знаю, а на самом деле боюсь, что детских обрывочных воспоминаний не хватит. Основные принципы оказываются просты и прочно вплетаются в мою уже имеющуюся основу. Печь протапливают с утра и с таким расчётом, чтобы за час-полтора дрова прогорели до угольев, при этом нужно точно знать меру, чтобы заложить дров в самый раз: и не переборщить, иначе вместо равномерного нагрева варево выкипит, и так рассчитать, чтоб угольного жара хватило бы не меньше, чем до обеда. Собственно, как раз к обеденному времени и готовятся все блюда. Сперва специальной лопаткой угли сдвигаются по краям, освобождая разогретый под, на который и ставят ухватом и чугуны, и жаровни, и кастрюли. Чуть ближе к угольям подвинешь посудину — доведёшь содержимое до кипения, на середину — будет томиться. В общем, понятно. Жарковато только.
— Только доверху воды не наливай, — предупреждает Янек. — Начнёт кипеть — будет выплёскиваться. И блинов поставь, что ли. Вчера и не мотанулись, сразу расхватали.
Ладно, ребятки, будут вам и блины. Мы ещё вам пару курёнков неплохих потушим, в сметане…
В общем, пока обед поспел, спина моя привычно ныла. Присев на стульчик, я полюбовалась, как Янек без особого труда вытаскивает очередной чугунок, гусятницу, кастрюлищу с борщом и по достоинству оценила, от какого тягла меня разгрузили. Спина пройдёт, а так вот обходиться со мной, как с королевишной, вряд ли ещё где будут.
Выйти обедать со всеми я отказываюсь наотрез, но Васюта решительно подталкивает меня к общему залу.
— С людьми живёшь, лапушка, — выговаривает он, — уважь и дай им себя, как хозяйку, уважить. Ты ж для нас стараешься!
Гостей я разглядываю с тайным восхищением. Кто ж их таких понарожал? Все под стать хозяину, аж скамейки под ними гнутся. Я щедро наполняю миски, стараясь удержать в памяти имена: Флор, Аким, Василий, Добрыня, Илья… Надо бы вызнать потом, откуда они, здесь, русичи, не компьютерной же игрой их сюда затянуло?
И, похоже, хаживали сюда не только пообедать, но и «за жизнь» поговорить. Трапезничали не спеша, с разговорами, но всю мою стряпню до крошечки подобрали. Уважили. Беседы их были мне неинтересны, и я слушала вполуха, а потом ещё и отвлеклась.
Потому что эта Нора…
Бесстыдница с самого начала вместо моего колена пристроила морду на Васютино, и глядела, как всегда, умильно и предано, а ей в ответ выбирались лучшие куски.
Это за что же меня так позорить? Выходит, я совсем её не кормлю? И можно кого-то другого лапой трогать?