Соседи
Шрифт:
Павлик еще некоторое время лежал на земле, словно не верил, что выстрелил, потом тихо встал, взялся за плечо.
— Вдарило? — спросил сочувственно Сашка. — Нужно было покрепче прижать ружье к плечу. Эх, ты! Это ведь ружье, а не какой-нибудь пугач.
Лишь одна дробинка Павлика врезалась в мишень, и то сбоку. Но Павлик не унывал, он был рад и такой удаче. Сашка дал ему еще один патрон.
— Когда целишься, не шевелись, — объяснял он. — На спусковой крючок нажимай плавно. Понял?
Павлик выстрелил еще раз и достиг цели уже четырьмя дробинками. Это вселило в него такую уверенность, что он захотел тут же получить третий патрон. Но Сашка сказал, что подряд три раза не положено. Сам стрельнул — дай пострелять товарищу.
Когда оба выстрелили ровно по четыре раза и срез чурбака сплошь стал рябым, Сашка объявил:
— Хватит! Всего пять патронов осталось. Это — для отца. Ребята, довольные стрельбой, хотели уж уходить из оврага, но тут Павлик нашел большую консервную банку, и глаза его загорелись. Павлик повертел в руках пустую банку, показал Сашке. И сердце Сашки словно раскололось пополам. Одна половина тянет домой, а другая — назад, к мишени. Что делать? Если израсходовать все патроны, попадет от отца. Оставить ему? Но что он будет с ними делать? Соседскую скотину пугать? И Сашка зарядил ружье.
Овраг опять наполнился бешеным громом. При каждом выстреле консервная банка с грохотом летела с чурбака куда-то в кусты. Ее находили и ставили на свое место. Когда был истрачен последний патрон, банка стала такой дырявой, что можно было прикрепить ее к лейке и поливать через нее огурцы.
ОТЕЦ ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ
Павлик, уходя от Сашки, сообщил, что на новой улице Ковляя заканчивают строить два дома. Кирпичные. Двухэтажные. Если забраться на крыши этих домов, то можно за семь километров все вокруг увидеть. И даже дальше. А бригада дедушки в новых домах настилает полы и вставляет оконцы рамы с резными наличниками.
Сашка уж хотел пойти в Ковляй вместе с Павликом, но тут вдруг из-под отцовой кровати, еле держась на слабеньких ножках, стали выходить желторотые цыплята. Малюсенькие, пушистые, забавные. Они пытались бежать, падали, вставали и снова падали. Разве их оставишь одних!
Вспомнилось, как мать кормила маленьких цыплят. Она стелила на пол тряпку и на нее насыпала пшено, чтобы клювики свои слабенькие цыплята об пол не повредили. Сашка сделал так же. Но цыплята почему-то не подходили к пшену. Тогда Сашка стал ловить их, чтобы поднести ближе к еде.
Тут наседка как выскочит из-под кровати да как набросится на Сашку! Так клюнула в ногу, что он чуть не упал. Отбиваясь руками и ногами, стремительно забрался на печь и оттуда погрозил кулаком. Разъяренная курица встревоженно кружилась перед своими цыплятами, зло поглядывала на мальчишку. Несколько раз клюнула пшено, будто пробуя, можно ли его есть.
На печке Сашка обулся в старые валенки, надел отцовский полушубок, на голову напялил малахай. Так дедом-морозом и спустился на пол. Попробуй клюнь! Наседка, наверное, поняла, что против Сашки бороться теперь трудно, и, недовольная, отошла в сторону. Она взобралась на подоконник, постучала клювом по стеклу. Воспользовавшись этим, Сашка заглянул в корзину с оставшимися яйцами. То, что он там увидел, сильно взволновало его. Один желтенький цыпленок, наполовину выбравшись из скорлупы, вытягивал головку, трепетал, пытаясь освободиться совсем. «Помоги!» — будто просил он. Сашка осторожно снял оставшуюся скорлупу с цыпленка и взял в руки хрупкое существо. Цыпленок был еще мокрый и очень слабенький. Сашка стал дуть на него, а немного погодя сунул новорожденного в теплую печурку и прикрыл малахаем.
— Обсохни, а потом накормлю…
Через два дня вернулся домой отец. Когда он с палкой перешагнул через порог, Сашке показалось, что отец будто стал ниже ростом. Сашка в эту минуту помогал освободиться от скорлупы еще одному, последнему цыпленку.
— Ты чего так оделся? Или замерз летом-то? — спросил Семен сына. — Полушубок, валенки. Не по сезону.
— Попробуй не оденься! Так накинется!..
— Кто накинется?
Сердитый голос Семена, наверное, не понравился наседке, она выскочила из-за голландки и, растопырив крылья, прикрыла своих цыплят: не подходите!
Семен, прихрамывая, прошел к столу. Садясь на скамейку, спросил:
— Сколько вывела?
— Пятнадцать.
— А яиц сколько клал?
— Двадцать, как ты говорил.
— А почему не все высидела?
— Три яйца испорченные были, а два склевала сама наседка.
Семен нахмурился. Ему захотелось схватить дрянную курицу и выбросить на улицу. Но рядом стоял сын. И Семен обратил свой гнев на него:
— Это ты во всем виноват! Небось голодной держал наседку. Потому и слопала яйца. Что я тебе говорил? Сиди дома, занимайся хозяйством. А ты, поди, и не показывался домой-то. Шатался где ни попадя. Обрадовался: отца нету, некому уши надрать. Обожди, возьмусь за тебя!
— Отец! — громко сказал Сашка и сам не узнал своего голоса, он стал каким-то другим, твердым и решительным.
Глаза Семена от неожиданности расширились.
— Ну, говори!
У Сашки дрогнули губы, но он не заплакал. Сказал, сдерживая обиду:
— Отец, ты только ругать умеешь, а больше ничего!
Семен оторопел. Глядя исподлобья на сына, он не узнавал его. Так разговаривать с отцом! Или забыл, как доставалось на орехи? Можно напомнить. И вдруг Семен Шумбасов увидел в глазах сына два яростных, непримиримых огонька. И горели эти огоньки, и жгли сердце Семена. Уже хотел было схватиться за ремень, чтобы потушить их, да что-то вдруг дрогнуло в душе. Жалость пронзила, и рука не дотронулась до ремня. Семен почему-то даже обрадовался этому. И посмотрел на Сашку совсем не зло. Встал со скамейки, подошел к сыну, тронул за плечо.
— Ну, ладно… ладно… Я разве ругаю? Я учу тебя. Отцовская учеба, любая, только впрок идет. Слыхал: за одного битого двух небитых дают. То-то… Да сними полушубок-то. И валенки тоже. Не бойся, не набросится наседка. Теперь-то мы вдвоем с тобой.
Отец, Сашка и Йондол пошли осматривать хозяйство. Сашка показывал, что сделано. Семен обо всем расспрашивал. Понравился ему домик, который Сашка соорудил для собаки. А когда зашли в огород и Шумбасов-старший увидел увесистые огурцы, даже похвалил сына:
— Молодец! Сам поливал?
— Поливал-то сам, а вот пропололи марсиане.
Семен непонимающе заморгал, покачал головой.
— Начитался своих книжек. Жди, прополют марсиане твои грядки, если сам руки не приложишь! Ты лучше бы поумнее книжки брал. Ну, хоть бы про агрономию. А то — марсиане… — Отец тронул палкой свисающий с грядки огурец. — Я когда лежал в больнице, радио наслушался. Знаешь, о чем рассказывали? О том, чего люди вскорости достигнут. Ну, например, посеешь пшеницу. И вырастет на каждом стебле, как в сказке, не один колос, а семь или десять. Да, да, так и сказали: семь или десять. Столько зерна будет, что элеваторов не хватит ссыпать. То-то. А в твоей голове — марсиане. Никаких марсиан нет, я точно тебе говорю. Это писатели выдумали. На Венере, может быть, еще кто-нибудь и живет. Слыхал ведь, недавно новый спутник туда запустили. Вот он и разведает, что там имеется.