Соседи
Шрифт:
— Семен Григорьич, вначале поздоровался бы. А ты сразу ругаться, — сказала Анюта Офтина, оставив машинку. — Сядь, Семен Григорьич. И давай говорить спокойно. Без крику.
Шумбасов-старший растерялся. Не знал, куда девать свои большущие руки. Опустил их вдоль туловища, как провинившийся ученик. Сколько помнит он себя, все называли его просто Семеном. А тут, смотри-ка: «Семен Григорьич!» И кто так сказал? Та самая соседка, которой он столько злых слов наговорил!
Семен недвижно стоял посреди комнаты, а соседка рассказывала ему, как Сашка жил у них, пока он лежал в больнице. По ее словам выходило: мальчишка ничего плохого не сделал и против отца его никто не настраивал. А о патронах она ничего не знает.
Маше не нравилось, что Сашкин отец так грубо разговаривал с матерью. Хотела за это обозвать Семена Бармалеем, да сдержалась и сказала, как и мать:
— Семен Григорьич, Сашка сам пострелял патроны. Никто его не заставлял. С каким-то парнем в овраге бабахали.
— С каким парнем?
— Не знаю я его. Должно быть, Сашкин дружок.
Мать и дочь Офтины не ругали Сашку, но и не хвалили за озорство. Они согласились с Семеном Григорьевичем, что, мол, напрасно Сашка картофельную ботву скосил, да и патроны без разрешения отца не следовало бы расходовать.
Семен пришел домой растроенный. Когда появился Сашка, набросился на него, стал ругать и за патроны, и за то, что он выбросил его бутылку. А еще сказал, чтобы поменьше слушался чужих людей, таких, как соседка Анюта. Раньше, пожалуй, он задал бы сыну трепку, а теперь ругать ругал, а рукам воли не давал. Изменился Сашка. Смотрит строго, глаза сверкают. Видно, там внутри у него все перечит отцу.
— Папа, прошу тебя, тетю Анюту не трогай, — говорит, — она хорошая. А если обижать будешь, то…
— То — что?
Сын не ответил. Но Шумбасов-старший понял, что с нынешнего дня с соседкой ему бороться придется одному.
После крутого разговора с сыном Семен вышел из дома хмурый и злой и, прихрамывая, зашагал куда-то по тропинке. А к вечеру вернулся пьяным. Подходя к дому, погрозил кулаком в сторону Офтиных.
ОДНАЖДЫ УТРОМ
Сашка во дворе учил своего Йондола ходить на задних лапах, а Маша в это время сидела дома за столом и пила молоко. Поэтому Сашка первым увидел машины. Впереди шла «Волга», а за ней грузовик. Машины остановились у дома Анюты Офтиной, из «Волги» вышли двое мужчин. Один из них был дед Митрий, а второй — Сашка сразу узнал — был председатель колхоза Иван Семенович. Из кабины грузовой машины вылез Павлик.
Маша выскочила на крыльцо.
— Мать дома? — спросил Иван Семенович.
— Дома…
— Позови-ка ее!
Анюта Офтина вышла и с удивлением посмотрела на приехавших.
— Заходите, заходите! Чего на улице стоите?
— Вот что, Анна Даниловна, — сказал председатель и снял шляпу, хотя на улице и не было жарко. — Мы не в гости приехали, мы приехали за вами. Собирайтесь…
— Куда собираться?! — еще больше удивилась Офтина.
— В Ковляй. В новом доме будете жить.
— Как это в новом доме?
— А вот так, собирайте вещи…
— Поможем вам погрузиться… — вмешался в разговор дед Митрий. — Барахло ваше быстро перетаскаем.
Пока мать раздумывала, Маша сбегала домой за учебниками. Сашка и Павлик вынесли к машине ее пальто и картину «Аленушка и Серый волк».
Семен появился, когда на грузовую машину уже поднимали шифоньер Анюты Офтиной. Шумбасов-старший отсутствовал с самого утра и вот теперь, придя домой, никак не мог понять, что происходит у соседей.
— Помоги же! — крикнул дед Митрий.
Семен схватился за шифоньер, помог водрузить его в кузов, но продолжал смотреть на всех с недоумением.
— Прощай, Семен Григорьич, — сказала ему Анюта Офтина, проходя мимо. Она несла к машине какой-то узел.
— Как прощай? — не понял Шумбасов.
Ему ответил председатель:
— На центральную усадьбу Анну Даниловну забираем. Там жить будет. Ты тоже с сыном собирайся, скоро переселяться будете. Дом готов…
Семен запротивился:
— Я никуда отсюда не уеду.
Иван Семенович усмехнулся:
— Не можем вас одних оставить. Куда все — туда и ты должен. Радоваться нужно: в новом доме и водопровод и газ. Короче, завтра ваш черед. Будьте наготове.
Семен ничего не ответил.
Сашка поехал провожать соседей. Он вместе с Павликом сидел в кузове грузовой машины, среди вещей семьи Офтиных. А впереди ехала «Волга», в которой были председатель Иван Семенович и доярка тетя Анюта с дочерью Машей. Маша грустно махала вслед родному старому дому, деревьям, которые убегали от нее все дальше и дальше назад, шептала про себя: «Прощайте, когда-то теперь увидимся с вами».
В НОВОМ ДОМЕ
В новом доме для Маши все было непривычно. На землю смотри сверху, со второго этажа. На улицу выходи только через дверь. Через окно нельзя, а то полетишь. А как дядя Виктор Петрович в городе на седьмом этаже живет? Пожалуй, и птица не всегда долетит до седьмого. Здесь вот ласточки так и кружатся, так и кружатся перед окнами. А вот чья-то коза по улице идет. Если с седьмого этажа на козу посмотреть, пожалуй, не больше таракана показалась бы. А со второго коза как коза. Что ни говори, а второй этаж лучше — он ближе к земле. Две лесенки перебежишь, и дома, в своей квартире. Комнаты не сравнить с деревенскими. В одной на стенах обои синего цвета, в другой — зеленого. А кухня — просто чудо! Повернешь ручку плиты, поднесешь спичку, синий огонек вспыхнет. Кипяти, вари чего хочешь! Вымыться нужно — включай газовую колонку и лезь в ванну. Горячая вода как родник зажурчит.
А купаться Маша на Парцу ходит. Только не к Черному омуту, где большущий сом ребятишек пугает, а к песчаной косе, где плавать и загорать хорошо. С ковлянскими девчонками подружилась Маша. Вот еще бы сюда и Сашку! С ним куда угодно можно пойти, не заблудишься.
Четвертый день уже идет, как переехала Маша с матерью в Ковляй. Сашка, конечно, проводил их, вещи помог перетащить из машины в квартиру. А когда стал уходить, черные его глаза сделались печальными. «Маша, я буду приходить в Ковляй, — сказал он. — Пять километров пустяк». И ушел быстро-быстро, один раз только оглянулся.