Сотрудник агентства "Континенталь"
Шрифт:
Бывший боксер сощурился на меня, потер подбородок и квокнул.
– Если меня спросят, скажи, уехал путешествовать. – И он снова протолкался сквозь толпу.
Когда появился врач, я увел его в свою комнату, и он перевязал мне шею. Рана была неглубокая, но кровила сильно.
Наконец он кончил, я вынул из чемодана свежую одежду и разделся. Но, подойдя к умывальнику, обнаружил, что доктор истратил всю воду. Напялив брюки, пиджак и туфли, я отправился за водой вниз, на кухню.
Когда я поднялся обратно, в коридоре уже никого не было, кроме Клио Ландес.
Она прошла навстречу целеустремленно, на меня даже не взглянула.
Я вымылся, оделся и пристегнул револьвер. Еще один пробел закрыть – и я свободен. Я решил, что карманные игрушки мне не понадобятся, и убрал их. Еще одно маленькое дело – и шабаш. Меня грела мысль о расставании со Штопором. Город мне не нравился, с самого начала не нравился, и еще больше не понравился после ссоры с Милк-Ривером.
Я думал о нем, выходя на улицу, а выйдя, увидел его на другой стороне.
Взглянув на него как на пустое место, я повернул вниз по улице.
Шаг. Пуля взрыла землю у меня под ногами.
Я остановился.
– Вынимай его, толстомясый! – заорал Милк-Ривер. – Двоим нам не жить!
Я медленно повернулся к нему, мысленно ища выход. Но выхода не было.
В глазах-щелках горело сумасшествие. Лицо – маска смертельной лютости. Никаких доводов он не услышит.
– Двоим нам не жить! – повторил он и снова выстрелил мне под ноги. – Вынимай его!
Я перестал изобретать выход и полез за револьвером.
Он дал мне время приготовиться.
Он навел на меня револьвер, когда я направил на него свой.
Мы нажали на спуск одновременно.
В глаза мне сверкнуло пламя.
Я свалился на землю – весь бок у меня онемел.
Он смотрел на меня растерянно. Я перестал смотреть на него и взглянул на свой револьвер: револьвер только щелкнул, когда я нажал спусковой крючок!
Когда я поднял глаза, он шел ко мне – медленно, уронив руку с револьвером.
– Наверняка играл, а? – Я поднял револьвер, чтобы он мог разглядеть сломанный боек. – Поделом мне – чтобы не оставлял на кровати, когда на кухню за водой иду.
Милк-Ривер бросил свой револьвер – схватил мой. Из гостиницы к нему подбежала Клио Ландес.
– Тебя не?..
Милк-Ривер сунул револьвер ей в лицо.
– Твоя работа?
– Я испугалась, что он…
– Ты!.. – Тыльной стороной руки он ударил ее по губам. Он упал на колени возле меня – лицо его было лицом мальчишки. На руку мне капнула горячая слеза.
– Начальник, я не...
– Ничего, ладно, – успокоил я его, не покривив душой. Остальных его слов я не услышал. Онемение в боку проходило, и то, что шло ему на смену, не было приятным. Все во мне всколыхнулось...
Очнулся я в постели. Доктор Хейли делал что-то скверное с моим боком. Позади него Милк-Ривер держал в дрожащих руках таз.
– Милк-Ривер, – прошептал я, ибо на большее в смысле разговора был не годен.
Он приклонил ко мне слух.
– Бери Воша. Он убил Вогеля. Осторожно – у него револьвер. Подмани на самозащиту – может сознаться. Посади с остальными.
Опять сладкое забытье.
Ночь, тусклый свет лампы – когда снова открыл глаза.
Рядом с моей кроватью сидела Клио Ландес, безутешная, уставясь в пол.
– Добрый вечер, – выдавил я. И пожалел о том, что заговорил.
Она обливала меня слезами и непрерывно заставляла убеждать ее, что я простил ей подлость с револьвером. Не знаю, сколько раз я ее простил. Это было дьявольски докучливое занятие.
Пришлось закрыть глаза и сделать вид, что я потерял сознание, – иначе она бы не отстала.
Наверно, я уснул, потому что, когда опять очнулся, был день, и в кресле сидел Милк-Ривер.
Он встал, потупясь, не глядя на меня.
– Я, пожалуй, буду трогаться, раз ты оклемываешься. Но все равно скажу тебе: если бы я знал, что эта... сделала с твоим револьвером, я бы никогда не напал на тебя.
– Ладно, а что стряслось-то? – проворчал я.
– Спятил, наверно, – промямлил он. – Выпил малость, а потом Барделл стал мне заправлять насчет ее и тебя и что ты меня за нос водишь. А я... ну, видно, совсем ум за разум зашел.
– На место не встал еще?
– Ты что!
– Тогда, может, хватит дурить – сядешь и поговорим как люди? Ты с ней по-прежнему в ссоре?
Оказалось, по-прежнему – весьма решительно и весьма непечатно.
– Ты дубина! – сказал я. – Она здесь чужая, истосковалась по своему Нью-Йорку. Я могу говорить на ее языке и знаю людей, которых она знает. Вот и все, что было.
– Да не в том дело. Если женщина устраивает такую...
– Чепуха! Проделка пакостная, что и говорить. Но если женщина идет на такую проделку, чтобы тебя выручить, ей цена – миллион за унцию! А теперь беги, найди эту даму Клио и веди ее сюда!
Он сделал вид, что идет с неохотой. Но я услышал ее голос, когда он постучался к ней. И битый час валялся на ложе страданий, прежде чем они вспомнили обо мне. Они вошли такой тесной парочкой, что спотыкались об ноги друг друга.
– А теперь о делах, – проворчал я. – Какой нынче день?
– Понедельник.
– Взял его?
– Вша-то? Взял, – ответил Милк-Ривер, размещаясь в одном кресле с подругой. – Он в окружном центре – с остальными отбыл. На самозащиту он клюнул, рассказал мне все как было. А ты-то скажи, как скумекал?
– Что скумекал?
– Что Вош убил беднягу Шнура. Как он рассказывает, Шнур пришел к нему тогда ночью, разбудил, наел на доллар и десять центов, а потом говорит: попробуй, мол, получи. Слово за слово, Шнур хватается за револьвер, Вош с испугу в него стреляет – и Шнур, значит, как воспитанный человек, выходит умирать на улицу. Но ты-то как додумался?