Сотрудник агентства "Континенталь"
Шрифт:
Над нами, под нами, вокруг нас и только что не внутри запели винтовочные пули.
Растянувшись на полу в освещенном дверном проеме, Милк-Ривер сыпал горячий свинец на улицу с обеих рук. Лошадь Данна повалилась. Данн встал... схватился двумя руками за лицо... рухнул рядом с лошадью.
Милк-Ривер прервал фейерверк ровно на столько времени, сколько мне надо было, чтобы, прыгнув через него, спрятаться в доме.
Пока я разбивал стекло в фонаре и задувал огонь, он захлопнул дверь. Пули играли музыку на двери и стенах.
– Правильно я сделал, что подшиб курощупа?
– Святое дело! – солгал я.
Рвать на себе волосы из-за этого уже не имело смысла, но в смерти Пири не было необходимости. И Данна не обязательно было убивать. Пули уместны, когда исчерпаны слова, а мой загорелый помощник перешел к делу, когда я отнюдь не израсходовал всех средств убеждения.
Пули перестали дырявить дверь.
– Ребята чешут в затылках, – высказал догадку Милк-Ривер. – Патронов небось кот наплакал – с рассвета по мексиканцу палят.
Я отыскал в кармане носовой платок и стал засовывать в дуло винтовки.
– Это для чего? – спросил Милк-Ривер.
– Поговорить. – Я шагнул к двери. – И собачкой не балуйся, пока не кончу.
– Сроду не видел такого любителя поговорить, – посетовал Милк-Ривер.
Я осторожно приотворил дверь. Тишина. Я высунул в щель винтовку и помотал ею при свете еще горевшего костра. Тишина. Я открыл дверь и вышел.
– Пришлите кого-нибудь поговорить! – крикнул я в темноту.
Незнакомый голос с чувством выругался и начал угрожать.
– Мы тебя...
Тирада оборвалась.
В стороне блеснул металл.
На свет вышел Бак Смолл с ободранной щекой и черными ободьями вокруг воспаленных глаз.
– Чего вы добиваетесь, ребята? – спросил я.
Он хмуро посмотрел на меня:
– Милк-Ривера твоего добиваемся. На тебя мы зла не держим. Ты делаешь то, за что тебе платят. А Милк-Ривер не должен был убивать Пири!
– Бак, раскиньте немного мозгами. Лихим и буйным дням пришел конец. Вы пока что не замараны. Игнасио напал на вас, и греха в том нет, что вы расшерстили его банду по всей пустыне. Но валять дурака с моими арестованными вы не имеете права. Пири не хотел это понять. И если в не мы его убили, ему все равно бы висеть. Так что плакать вам не о чем.
Теперь что касается Милк-Ривера: он вам ничего не должен. Он застрелил Пири под вашими дулами – застрелил, хотя игра шла неравная. Все козыри были у вас. Милк-Ривер рисковал так, как ни ты, ни я рисковать бы не стали. Вам нечего плакать.
У меня там десять арестантов и сколько угодно оружия и патронов. Если вы меня вынудите, я раздам оружие и пущу их в драку. Лучше я их так потеряю всех до одного, чем вам отдам.
Ничего, кроме огорчений, ребята, драка вам не даст – все равно, победите вы или проиграете. Ваша сторона округа Орилла была беспризорной дольше, чем почти весь Юго-Запад. Но это времечко кончилось. Пришли деньги из большого мира; идут люди из большого мира. Вам их не остановить! Пробовали когда-то в других местах – не вышло. Передашь это своим?
– Ладно. – И он скрылся в темноте. Я ушел в дом.
– Должны одуматься, – сказал я Милк-Риверу, – но кто их знает? Так что давай-ка пошарь тут – не найдется ли лаза в нашу каталажку: я ведь всерьез сказал, что раздам оружие арестантам.
Через двадцать минут вернулся Бак Смолл.
– Твоя взяла, – сказал он. – Мы хотим забрать Пири и Данна.
В жизни у меня не было ничего приятней, чем кровать в «Каньон-хаусе», на другой вечер – в среду. После вольтижировки на саврасом коне, после драки с Чиком Орром и от непривычной езды верхом болячек у меня было больше, чем песку в округе Орилла.
Наши десять арестантов разместились в старом складе при магазине Аддерли под охраной лучших людей города с Милк-Ривером во главе. Там они хорошо сохранятся, решил я, до приезда иммиграционных инспекторов, которым уже было послано известие. Шайка Игнасио почти вся погибла в бою с ковбоями, и я не думал, что Барделл сможет набрать людей для налета на мою тюрьму.
Наездники с ранчо X. А. Р. отныне будут вести себя более или менее прилично, решил я. Оставалось еще два огреха, но конец моей пахоты в Штопоре был уже виден. Так что я не имел причин быть недовольным собой – и, раздевшись со скрипом, упал на кровать в предвкушении заслуженного сна.
Дали мне насладиться им? Нет.
Едва я улегся, кто-то забарабанил в мою дверь.
Это был суетливый доктор Хейли.
– Несколько минут назад меня вызвали в вашу импровизированную тюрьму, осмотреть Рейни, – сказал доктор. – Он пытался бежать и в схватке с одним из охранников сломал руку. Это само по себе не страшно, но состояние его внушает тревогу. Ему надо дать кокаин. Мне кажется, что оставлять его дольше без наркотика опасно.
– Он и в самом деле плох?
– Да.
– Пойду поговорю с ним, – сказал я, с неохотой взявшись за одежду. – По дороге с ранчо я делал ему время от времени укол, чтобы он у нас не рухнул. Но сейчас мне надо добиться от него кое-каких сведений, и, пока не заговорит, он ничего не получит.
Вой Рейни мы услышали еще на подходе к тюрьме. Милк-Ривер беседовал с одним из охранников.
– Смотри, начальник, загнется он у тебя без марафета, – сказал Милк-Ривер. – Его тут пока связали, чтобы лубки не сорвал. Совсем чумной!
Мы с доктором вошли, а охранник в дверях светил нам, подняв повыше фонарь.
Вуглу, привязанный к стулу Милк-Ривером, сидел Жук Рейни. На губах у него выступила пена. Он бился в судорогах.
– Ради Бога, укол! – завыл он.
– Доктор, помогите вынести его.
Мы подняли его со стулом и вынесли на улицу.
– А ну, кончай голосить и послушай меня. Ты застрелил? Нисбета. Рассказывай все начистоту. Расскажешь – будет укол.
– Не убивал я его! – завопил он.
– Вранье. В понедельник утром, когда мы были у Барделла и говорили о смерти Шнура, ты украл у Пири веревку. Привязал ее так, чтобы создалось впечатление, будто убийца уходил каньоном. Потом ты стал у окна и, когда Нисбет вошел в заднюю комнату, застрелил его. Никто по веревке не спускался – Милк-Ривер заметил бы какой-нибудь след. Будешь признаваться?