Сотрудник агентства "Континенталь"
Шрифт:
В Трастовой компании «Голдэн Гейт» пришлось долго объяснять и уговаривать, но в конце концов они сообщили мне что я просил: двадцать пятого, в субботу, перед отъездом из города, Рэтбоун снял все деньги со своего счета, чуть больше пяти тысяч долларов.
Из банка я направился в транспортную контору и должен был всех угощать сигаретами, пока мне не позволили посмотреть квитанции за двадцать восьмое число. И все ради поиска партии из трех чемоданов в Нью-Йорк.
Я сообщил по телеграфу номера сохранных квитанций и описание Рэтбоуна в Нью-Йоркское отделение агентства, и просил найти багаж, а через него и самого Рэтбоуна.
В конторе Пульмановской компании мне сказали, что восьмой вагон сейчас в рейсе, и что через пару часов мне смогут сказать, занял ли Рэтбоун свое место направляясь в Нью-Йорк.
По пути к дому 1100 по Буш-стрит, я зашел к фотографу и распорядился сделать десяток копий фотографий.
Я нашел квартиру Евы Дати после пятиминутного розыска в справочнике в вестибюле, и поднял ее из постели. Она оказалась белокурой и очень маленькой девушкой, между девятнадцатью и двадцатью девятью годами, в зависимости от того, судить по глазам или по остальным деталям лица.
– Я не виделась и не разговаривала с мистером Рэтбоуном с прошлого месяца, – сказала она. – На следующий вечер у меня устроена вечеринка, я позвонила ему в отель, хотела чтоб он пришел, но мне сказали что его нет в городе, и он не вернется в течении недели или двух.
На другой вопрос она ответила:
– Да, мы были довольно хорошими друзьями, но не очень близкими. Вы понимаете, что я имею в виду: мы хорошо проводили время вместе, но не более того.
Миссис Эрншо не была такой искренней. Дело в том, что у нее был муж и в этом было отличие. Она была высокой, стройной, смуглой, как цыганка, с надменным взглядом. В нервном тике все время кусала свою нижнюю губу.
Мы сидели в комнате, полной неудобной мебели и в течение пятнадцати минут мне пришлось ходить вокруг да около, пока не пошел напрямик.
– Дело обстоит так, миссис Эрншо, – сказал я. Мистер Рэтбоун исчез, давайте его найдем. Это поможет и мне и вам. Я пришел для того, чтобы вы сказали мне то, что знаете. Я мог бы пойти к вашим знакомым и задать им массу вопросов; и если Вы не скажете мне того, что я хочу знать, мне только это и останется сделать. И, хотя я буду само благоразумие, все равно это возбудит любопытство, возникнут необоснованные догадки и слухи. Я даю вам возможность это предотвратить. Все зависит от вас.
– Вы полагаете, – сказала она холодно, – мне есть что скрывать?
– Я ничего не полагаю. Я ищу информацию о Дэниэле Рэтбоуне.
Она на мгновение прикусила губу, а потом мало-помалу рассказала свою историю, часть она умолчала, часть исказила, но в целом история была похожа на правду. Вот что осталось от ее повествования после просеивания сквозь мелкое сито:
Она и Рэтбоун планировали сбежать вместе. Она выехала из Сан-Франциско двадцать шестого числа, и сразу направилась в Нью-Орлеан. Он должен был покинуть город на следующий день, якобы в Нью-Йорк, но на Среднем Западе пересесть на другой поезд и встретиться с ней в Нью-Орлеане. Оттуда на судне они бы отправились в Центральную Америку.
Она сказала, что ничего не знала об облигациях. Скорее всего это было правдой. Так или иначе она осуществила свою часть плана, но Рэтбоун в Нью-Орлеане не появился. Она не позаботилась замести свои следы, и частные детективы, нанятые ее мужем отыскали ее немедленно. Ее муж приехал в Нью-Орлеан, и, видимо, не подозревая, что в деле замешан еще кто-то, убедил ее вернуться домой. Она не была той женщиной, которая заставила бы себя ждать Рэтбоуна из спортивного интереса, так что она больше не пыталась связаться с ним или выяснить, почему он не присоединился к ней.
Ее история звучала достаточно правдивый, но, чтобы окончательно убедится, я немного порасспрашивал в квартале, и то что узнал, кажется, совпадало, с тем что она наговорила мне. Я узнал, что кое-кто из соседей сделал предположения, которые не сильно отличались от реальности.
Потом я поговорил по телефону с Пульмановской компанией, и они сказали мне, что место четыре в вагоне восемь дневного поезда на Нью-Йорк, от 28-ого числа, не было занято.
Зумвальт одевался к обеду, когда я вошел в номер в отеле, где он проживал.
Я рассказал ему всё, что узнал за этот день, и к каким выводам пришел.
– Всё имеет смысл до того, как двадцать седьмого числа Рэтбоун покинул хранилище Трастовой компании «Голдэн Гейт», а после этого ничего! Он планировал присвоить облигации и сбежать с этой миссис Эрншо, и он забрал все свои деньги в банке. Это ясно. Но зачем вернулся в офис? Ради чего провел ночь в городе? Что за неотложные дела задержали его здесь? Почему бросил миссис Эрншо? Почему не воспользовался своими средствами, чтоб выполнить хоть одну часть своего плана? Может это и ложный след, но очень плохой! Ничего не остается, мистер Зумвальт, кроме как оповестить полицию и газеты, и посмотреть, что выйдет из того шума, что поднимется по всей стране.
– Но это означает, что Дэн сядет в тюрьму! И без всякого шанса по-тихому уладить дело, - запротестовал он.
– Это так, но вы не можете поступить иначе. Помните, что вы должны подумать и о себе. Вы его партнер, и даже если не несете юридическую ответственность за его деяния, вы несете финансовую ответственность. Вам следует избегать каких-либо подозрений.
Он неохотно кивнул и поднял трубку.
Я два часа потратил на то, чтоб передать в полицию все что мы знали и в газеты, ту ее часть информации, которую хотели опубликовать.
Я отправил три телеграммы. Одну в Нью-Йорк, с просьбой открыть багаж Рэтбоуна сразу, как только будет получено разрешение суда. (Если он не приезжал в Нью-Йорк, багаж должен был быть еще на складе транспортной компании.) Другую отправил в Чикаго, с просьбой допросить брата Рэтбоуна и последить за ним несколько дней. Третью в Нью-Орлеан, пусть там тоже его поищут. Затем я пошел домой и лег спать.
Новостей было мало, поэтому Рэтбоун на следующий день занял все первые страницы в газетах, с фотографиями (в редакциях нашлись фотографии Рэтбоуна, когда он выступал соответчиком в каком-то деле о разводе год назад) и описаниями, и с массой диких предположений и слухов, которые успели расплодиться за то короткое время, что прошло между нашими звонками в редакции и отправкой материала на ротатор.