Сотрудник гестапо
Шрифт:
Дубровский закрыл глаза, подпер голову рукой. Он вспомнил, как случайно вышел во двор ГФП, когда там истязали окровавленного человека. Полицайкомиссар Майснер стоял, заложив руки за спину, и подавал команды. По его приказанию летчика Квасова привязали за руки к хвосту огромной лошади, которую заставили бегать по кругу. Квасов уже не мог кричать. Лишь временами из его груди вырывались глухие стоны. Лошадь, навострив уши и пугливо озираясь по сторонам, все бегала по кругу, ударяя задними копытами по лицу и груди умирающего летчика.
А полицайкомиссар ликовал, раскатисто смеялся.
– Этот уже не будет бомбить германские города,- сказал он, жестом приказывая остановить лошадь.
Когда лейтенанта Квасова отвязали, он был уже мертв. Слезы навернулись на глазах Дубровского. И чтобы не выдать себя, он ушел со двора. Несколько дней прошло, а он все не мог забыть эту картину.
Написав донесение, Леонид аккуратно свернул маленький листочек. Получилась тонкая трубочка величиной чуть меньше сигареты. Он положил ее в нагрудный карман пиджака, поднялся со стула и, подойдя вплотную к Валентине, опустил руки на ее плечи. Девушка вскинула голову, с нежностью заглянула ему в глаза. Леонид почувствовал, как, приподнимаясь на цыпочки, она потянулась к нему. Он понял этот порыв, обнял и, склонившись, прильнул к ее губам.
– Ты любишь меня?
– спросила она, едва успев перевести дыхание.
Он молча кивнул и прижал ее голову к своей груди.
– Послушай, как бьется мое сердце. Я никогда не думал, что найду свое счастье на дорогах войны.
– А я тебя очень, очень люблю,- прошептала Валентина.
Она сказала это каким-то необычным голосом, но с такой неподдельной искренностью, что Дубровский не в силах был промолчать.
– И я. Я тоже тебя люблю. Закончится эта проклятая война, и мы будем вместе. Ты хочешь этого?
– Да, да, да.
Он вновь поцеловал ее и, чуть отстранив, но еще не выпуская из своих объятий, сказал:
– Береги себя…
Он хотел еще что-то добавить, но за дверью послышался топот, и в комнату вошли Елена и Козюков.
– Вот они где!
– воскликнула Елена.- А мы из-за вас целых пятнадцать минут под дождем мокли. Думали, вы нас искать будете.
– А почему вы в кино не пошли?
– спросила Валентина.
– Билетов не было.
– А вы слышали, что немцы оставили Орел и Белгород?
– вмешался в разговор Иван Козюков.
– Я знаю, а Леонид не верит,- сказала Валентина.
– Нет, это точно. Сами немцы передали сейчас об этом. Сказали, что сокращают линию фронта. Видно, войск у них не хватает.
– Войск действительно не хватает,- ответил Ивану Леонид.- Поэтому в ближайшие дни они вновь будут вербовать добровольцев в германскую армию из числа военнопленных. Это я знаю точно.
Радостное выражение слетело с лица Ивана Козюкова. Он как-то сник, нахмурился. Помрачнела и Елена.
– Что же делать, Иван?
– спросила она и перевела взгляд на Дубровского.
– Я думаю, пора Ивану перебираться на ту сторону,- ответил тот.
– Другого пути у него теперь нет.
– Но ты обещал…- В глазах Елены застыл вопрос.
– Насчет помощи я свое слово сдержу. Достану ему пропуск для свободного передвижения.
– Тогда надо уходить, Иван!
– решительно проговорила Елена.
– Конечно, пойду. Только как еще там примут.
– А это, друг, от тебя самого зависит. Впрочем, если решишься, дам тебе записку. Доставишь по назначению - гарантирую хороший прием.
– Иди, Иван, я тебя буду ждать!
– Елена обвила руками его шею.
– Обязательно пойду. Другого пути у меня действительно нет. Пора искупать вину перед Родиной.
– Пропуск для поездки в Алчевск я тебе завтра через Валентину передам. А от Алчевска до Ворошиловграда недалеко. Сообразишь, как через фронт перебраться. Записку мою тоже у Валентины возьмешь. Впрочем, я задержался, пора идти. Проводи меня немного, я еще кое-что рассказать тебе должен.
Он подошел к Валентине, поцеловал ее в щеку, достал из кармана маленький, свернутый в трубочку листок бумаги.
– На, Валюша, спрячь,- шепнул он ей на ухо.- А завтра отдай эту записку Ивану да помоги ему зашить ее хорошенько. Вечером, как всегда, придешь к парку. Я тебе пропуск для него принесу.
– Хорошо, Леонид!
– Валентина зажала записку в своем кулачке.
– Пошли, Иван!
– Дубровский попрощался с Еленой и направился к двери.- Так вот,- начал он, когда они оказались на улице,- запомни. К нашим попадешь, скажешь, чтобы доставили тебя в штаб любой части. А там попросишь связаться с Соколом и передать, что прибыл человек от Борисова.
– Соколу от Борисова,- шепотом повторил Иван.
– Правильно. А уж когда тебя к Соколу доставят, ему и передашь мою записку. Ясно?
– Все понял.
– Тогда топай домой. Или ты к Елене еще вернешься?
– К Ленке пойду. Побуду с ней. Неизвестно теперь, когда еще свидимся. Я завтра же в ночь и уйду к нашим.
– Тогда до свидания, Иван. Счастливо тебе добраться. И не раздумывай больше.
– Да я и сам хотел… Если бы не Ленка, давно бы ушел. Спасибо тебе, Леонид. Побереги здесь Ленку.
– Не сомневайся, Иван.
Они обнялись на прощание и разошлись в разные стороны.
Дубровский шагал не торопясь. Дождь уже прекратился, но по-прежнему низкие, хмурые тучи плыли над городом, чуть не цепляясь за терриконы, возвышавшиеся над степью. В наступающих сумерках торопливо сновали редкие прохожие. На одном из перекрестков он увидел Ольгу Чистюхину. Она шла в сопровождении двух мужчин и, приметив Дубровского, отвернулась, показывая всем видом, что не узнала его.
Один из мужчин задержал на Дубровском недолгий пристальный взгляд и шепнул что-то второму. И пока тот, второй, повернув голову, изучающе оглядывал Дубровского, Леонид опознал первого. Это был Шведов. Да, да. Тот самый Гавриленко-Шведов, которому он посоветовал бежать из подвальной камеры ГФП.