Советская фантастика 50—70-х годов (антология)
Шрифт:
— Ну вот. Значит, это инфекция, — почти удовлетворенно резюмировал Таланов.
Он замолчал. Все трое подумали об одном и том же.
— И от этого они все погибли, да? — тихо проговорил Владислав. Тогда…
Таланов и Казимир молчали. Болезнь эта, по-видимому, развивается молниеносно. Уже неважно, кто будет следующим. Два-три дня — вот что осталось им всем в лучшем случае. Потом болезнь. И смерть. В таком состоянии не доведешь ракету до Земли.
Первым заговорил Таланов.
— Владислав, мы с тобой поедем сейчас в город. Надо, мне кажется, проверить ходы, идущие вглубь, под почву.
Владислав быстро взглянул на него.
— Вы что-нибудь заметили? — спросил он.
— А
— Ничего определенного. Но вчера, еще до того, как Карелу стало совсем плохо, мы с ним спустились в люк на главной, площади и там… ну, словом, там кто-то есть, какие-то живые существа, я в этом уверен. Хотя ничего определенного сказать не могу.
— А все же? — спросил Таланов.
— За нами кто-то следил. Я не видел, скорее чувствовал.
— Почему сразу не сказал?
— Из-за Карела. С ним начало все это твориться… Он тоже как будто чувствовал, что следят, а потом наверху я его спросил, и он ответил, что это нам показалось.
— Да ведь ему все стало казаться сном, — заметил Таланов.
— Ну да, но это потом, а тогда я решил, что мне тоже показалось.
— А теперь ты так не считаешь?
— Не считаю.
Таланов подумал.
— Казимир, можешь ты сочинить небольшую записку на их языке? Написать крупными знаками несколько простых вопросов? На всякий случай.
— Постараюсь, — Казимир поднял сияющие синие глаза на Таланова. Что надо написать? Мой «Линг», я думаю, быстро справится.
«Линг» — это был электронный анализатор языка, усовершенствованный Казимиром, его гордость и радость. Все знали: Казимир потому и согласился на внезапную и долгую разлуку со своей Кристиной, что не устоял перед блестящей возможностью испытать способности «Линга» на совершенно чуждых языковых системах.
— Я думаю так: «Мы прилетели к вам издалека». Тут надо рисунком показать, откуда мы: отметить путь от Земли до них. Кстати, как все-таки они называют свою планету?
— Боюсь, что на слух этого не уловишь. У них очень сложная фонетическая система, все зависит от высоты и модуляции звука. Не то Энимеен, не то Инемиин…
— А «Линг» что говорит?
— В том-то и дело, что «Линг» не говорит, а пишет, — смущенно сказал Казимир. — Он все это подробно объясняет, а я все равно не могу уловить особенностей произношения. Если б услышать живую речь…
— Да, если б! — усмехнулся Таланов. — Словом, запиши текст. Дальше так: «Хотим срочно поговорить с вами. Мы ваши друзья. Почему вы прячетесь?» Ну, хватит на первый раз. Тем более, что непонятно; где и как мы их увидим.
— Сочиняй, — сказал Таланов. — Привет «Лингу». Я пока пойду к Виктору.
Владиславу не хотелось снова видеть больных — впрочем, Виктор все равно держал их теперь в изоляторе и никого туда не впускал. Не хотелось смотреть и на то, как молниеносно перемигиваются зеленые и красные огоньки на белом пульте «Линга». Он остался в кабине и откинулся на спинку сиденья, почувствовав страшную усталость. «Мы все равно ни черта не успеем… К чему это все?» — подумал он и вдруг испугался: а что, если это уже начало болезни? Он вскочил и начал быстро расхаживать по кабине. Потом решил проверить, не кажется ли ему собственное тело чужим, и стал делать гимнастические упражнения. Казимир появился в тот момент, когда Владислав с яростью наносил удары по невидимой мишени. Владислав сразу остановился и почувствовал, что краснеет.
Но Казимир и не думал издеваться над ним.
— Разминаешь мускулы? Правильно! — мечтательно сказал он. — Эх, сейчас бы в наше дорогое Закопане! Снег блестит, лыжи сами идут…
— Неплохо бы… — согласился Владислав и вздохнул. — Написал письмо?
— А как же! «Линг» в два счета…
Таланов появился в дверях.
— Ну-ка, покажи, как оно выглядит, — сказал он.
— Вот, пожалуйста, — Казимир протянул ему плотный лист бумаги, разрисованный непонятными знаками: строка покрупнее, над ней вплотную ряд мелких значков. — Надеюсь, это будет им понятно. Если только, конечно, это их язык…
— Чей же еще? — спросил Таланов.
— Кто знает? Может, те, которые живут в подземельях, истребили жителей этой планеты, — задумчиво ответил Казимир. — Убили тех, кто любил свет, потому что сами боятся света, ненавидят его…
— Мрачная картинка, — сказал Владислав.
— А ты представляешь себе что-нибудь более веселое? — осведомился Казимир.
Таланов задумчиво разглядывал письмо.
— Почему они пишут в два ряда? — спросил он.
— Верхний ряд, с мелкими значками, обозначает высоту и модуляцию звука. У них, по-видимому, много гласных и есть разные варианты их звучания, меняющие смысл слова. Очевидно, слух у них более тонкий и изощренный, чем у нас. Без этого верхнего ряда нельзя понять, что говорится в основном тексте. Зато основных знаков немного.
— Нелепо, — заметил Владислав. — Ведь проще иметь побольше основных знаков.
— В наших земных языках тоже сколько угодно нелепостей, — сказал Казимир.
— Ты нигде не встречал в их книгах упоминаний о подземельях, о ходах под городом? — спросил Таланов.
— Нет. Впрочем, я ведь очень мало читал.
— Ладно. Едем, Владислав.
Они мчались во весь дух по дороге среди холмов. Кустарник, растущий на крутых склонах, хлестал своими гибкими красно-розовыми ветвями по стенкам вездехода. Впереди уже показался город со своими непривычными для земного глаза спиралеобразными улицами, овальными и круглыми зданиями без окон и дверей, со слегка поблекшей светящейся росписью на стенах. Белые и бледно-зеленые, как небо, палевые и светло-бронзовые здания выступали среди буйно разросшихся, одичавших деревьев, кустарников и ползучих растений, вьющихся по стенам и куполообразным крышам. Весь город был словно залит кровью, темневшей и сгущавшейся на большой площади, посреди которой белело овальное здание с округлой крышей и стенами, слабо светящееся, как гигантское серебристое яйцо. Деревья, посаженные на некотором расстоянии от него, своими темно-багровыми ветвями с узорчатой пурпурной листвой уже касались светящихся, плавно закругленных стен. Снизу, от полосы кустарника тянулись цепкие алые побеги; колыхаясь в воздухе, они безуспешно силились зацепиться за безукоризненно гладкие стены и, достигнув ветвей деревьев, обвивались вокруг них.
Таланов и Владислав вышли из вездехода на главной площади.
— Да, конечно, вся эта история произошла совсем недавно, — сказал Таланов, поглядев на деревья и кусты. — Герберт говорит, что здешние деревья и кусты растут примерно с такой же скоростью, как у нас в умеренном климате. Значит, им лет пять-десять, не больше, верно? Ну, так где ты это увидел, показывай.
— Я ведь, собственно, ничего не видел, — сказал Владислав, шагая по овально изогнутым широким ступеням. — Просто мне показалось, что за нами кто-то следит. Даже не знаю почему. Я же говорю: ничего определенного.
Они вошли в большой светлый зал. Причудливо-изогнутые тени ветвей лежали на смутно серебрящемся полу.
— Ты только внизу это почувствовал, а тут, наверху, ничего не было? — спросил Таланов.
— Только внизу. Будто кто-то глядел на нас. И потом — очень слабый шорох, как будто издалека. А глядели — вблизи. Не знаю, как это объяснить.
— Пойдем вниз, — сказал Таланов.
Овальное отверстие хода темнело в глубине зала. Крышка была откинута.
— Это вы так оставили? — спросил Таланов.