Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

‹1934›

СТИХИ В ЧЕСТЬ НАТАЛЬИ

В наши окна, щурясь, смотрит лето, Только жалко — занавесок нету, Ветреных, веселых, кружевных, Как бы они весело летали В окнах приоткрытых у Наталье В окнах незатворенных твоих! И еще прошеньем прибалую — Сшей ты, ради бога, продувную Кофту с рукавом по локоток, Чтобы твое яростное тело С ядрами грудей позолотело, Чтобы наглядеться я не мог. Я люблю телесный твой избыток, От бровей широких и сердитых До ступни, до ноготков люблю, За ночь обескрылевшие плечи, Взор, и рассудительные речи, И походку важную твою. А улыбка, — ведь какая малость! — Но хочу, чтоб вечно улыбалась — До чего тогда ты хороша! До чего доступна, недотрога, Губ углы приподняты немного: Вот где помещается душа. Прогуляться ль выйдешь, дорогая, Всё в тебе ценя и прославляя, Смотрит долго умный наш народ, Называет «прелестью» и «павой» И шумит вослед за величавой: «По стране красавица идет». Так идет, что ветви зеленеют, Так идет, что соловьи чумеют, Так идет, что облака стоят. Так идет, пшеничная от света, Больше всех любовью разогрета, В солнце вся от макушки до пят. Так идет, земли едва касаясь, И дают дорогу, расступаясь, Шлюхи из фокстротных табунов, У

которых кудлы пахнут псиной, Бедра крыты кожею гусиной, На ногах мозоли от обнов. Лето пьет в глазах ее из брашен, Нам пока Вертинский ваш не страшен — Чертова рогулька, волчья сыть. Мы еще Некрасова знавали, Мы еще «Калинушку» певали, Мы еще не начинали жить. И в июне в первые недели По стране веселое веселье, И стране нет дела до трухи. Слышишь, звон прекрасный возникает? Это петь невеста начинает, Пробуют гитары женихи. А гитары под вечер речисты, Чем не парни наши трактористы? Мыты, бриты, кепки набекрень. Слава, слава счастью, жизни слава. Ты кольцо из рук моих, забава, Вместо обручального одень. Восславляю светлую Наталью, Славлю жизнь с улыбкой и печалью, Убегаю от сомнений прочь, Славлю все цветы на одеяле, Долгий стон, короткий сон Натальи, Восславляю свадебную ночь.

‹Май 1934 г.›

* * *

Родительница степь, прими мою, Окрашенную сердца жаркой кровью, Степную песнь! Склонившись к изголовью Всех трав твоих, одну тебя пою! К певучему я обращаюсь звуку, Его не потускнеет серебро, Так вкладывай, о степь, в сыновью руку Кривое ястребиное перо.

‹6 апреля 1935 г.›

САВВА ГОЛОВАНИВСКИЙ

(Род. в 1910 г.)

С украинского

* * *

Без малого четырнадцати лет Отправился он с узелочком в город. Кивал ему за речкой тополь вслед, Пока не скрыл села крутой пригорок… Про батька, павшего под Сивашом, Все рассказал он на бюро горкома, Про братьев, что в колхоз вошли втроем, При старой матери оставшись дома. Его к столу позвали, хлопчик встал, Взволнованный, как будто невеселый, И секретарь горкома подписал Билет заветный члена комсомола. И поздравляли все его вокруг, А он не мог произнести ни слова, Держа любовно книжку в пальцах рук — Путевку в мир, заманчивый и новый. И лишь в глазах, рассеянных чуть-чуть, Так ярко что-то ясное горело, Как будто перед ним лежал весь путь, Которым он пойдет по жизни смело.

‹1930›

ВСТРЕЧА СОЛНЦА НА ЧЕРНЕЧЬЕЙ ГОРЕ

Памяти Матэ Залки

Онемев от восторга, вдвоем поднялись мы на кручу. Пароходом тяжелым отчалила ночь, отплыла. Над туманной вершиной, над горным гнездовьем орла Неожиданно утро для нас распахнулось сквозь тучу. Там, внизу, где долина днепровской прохладой полна, Златоглавая липа на ранней заре, как вдовица, Потянулась спросонья, открыла глаза. — Мне не спится! — Прошептала подругам росистой листвою она. Этот шепот зеленый сюда прилетел издалека, К тополям, что бежали с вершины крутой до Днепра, И листвою лесной и травою прогалин глубоко, Полной грудью своею вздохнула Чернечья гора. И промолвил я другу: — Смотри, как восток золотится, Как горит горизонт, ярким пламенем радуя взгляд. Тьма исчезла совсем. Словно сказочная жар-птица, Солнце плавно взлетает… Всего лишь минуту назад Эти яворы, эти дубы, эти полные свежестью липы, Эти светлые яблони, в белом цветенье сады Пронесли свои шелесты, шорохи, вздохи и скрипы, Шепот, таявший в воздухе, замерший в струях воды. Этот шелест, и шум, и порыв, наклоняющий ветви, — Я его узнаю, наполняет он с детства меня. Словно тополь зеленый, учился над миром шуметь я, Песней славить людей, возвещать наступление дня. Нет чудесней страны, нет прекраснее нашего неба! Здесь мой дом, тополя — это братья родные мои… Нет прохладней воды, нет вкуснее печеного хлеба, И нигде на земле не поют, как у нас, соловьи. Мы стояли вдвоем на высокой чернеющей круче И глядели, как солнце на горные встало горбы, Как, расправивши ветви, блеснув красотою могучей, Ослепленные светом, зажмурились сладко дубы. И мой друг отвечал мне: — Всем сердцем сейчас я с тобою Я люблю твою родину, горы твои и луга. За твои тополя и за небо твое голубое Кровь свою проливал я, в атаку ходил на врага. Много песен пропел я в походах по скатам широким О стране твоей милой, — я славил ее, как мечту. Поднимался я к ней, словно к солнцу, по склонам высоким, Постигая бессмертье ее и ее красоту. Только есть небеса голубее и этого неба, Белоснежней и легче несутся по ним облака. И, как будто решая, в какой отразиться воде бы, Тихо шепчутся звезды, горят и мерцают слегка. Там я рос, там я вырос, над синим и тихим Дунаем, И, влюбленный, рассветы встречал над рекой голубой… О, когда мы единство небес этих разных познаем, Мир наградой нам станет и счастье нам будет судьбой. …Я слова эти слышал, они прозвучали так ясно, Но потом он замолк. Он, казалось, на миг онемел. И, в восторге застыв, тишины он нарушить не смел, И казалось, душа его с далью сливалась согласно. Он смотрел на восток, на деревья, на птиц, что парят На леса, и сады, и долины в зеленом цветенье. И тогда я поверил, что в жизни бывают мгновенья, Когда души людские друг с другом без слов говорят.

‹1940›

ВЕСНА

Что там бубнит так глухо? С полчаса все стук да стук я слышу спозаранку… Быть может, дятел? Вот так чудеса! Что он долбит, присевши на землянку? Я вышел. В свете утренних лучей снег на поляне, на кустах сверкает. Гляжу, а капли капают с ветвей — то снег на соснах, разрыхляясь, тает. Ну, значит, вот вам, братцы, и весна, вот мы и дождались ее прихода! Прогреет степь унылую она, дождем омоет лес, поднимет всходы. Датированный вешним этим днем, приказ военный прозвучит по роте, и, как один, весну мы понесем на алых флагах, вверенных пехоте. И всюду, где поднимем мы свой стяг, весна в сердца застывшие заглянет, надеждою взойдет на всех путях и никогда уж больше не увянет.

‹1943›

НИКОЛАЙ ГРИБАЧЕВ

(Род. в 1910 г.)

РАЗГОВОР С ПЕВЦОМ

(На темы карельских сказаний)

— Скажи, певец, что твой печалит лик? Чем ты ничтожен в людях и велик? Какие думы, песни, голоса Тебе вручили пашни и леса? — Мой лик печален оттого, что он Всегда к тревогам мира обращен; Тем я велик, что, мал и грешен сам, Печаль и смех несу людским сердцам. — Скажи, певец, где взял ты свой талант Познанье жизни, слов заветный лад, И в мире доброту, и на войне Бесстрашие с героем наравне? — Талант дала любовь, слова — народ, Познанье жизни — в жизни ум берет, А доброта и нрав бесстрашный мой — От матери и от земли родной!

‹1933–1969›

НА РАССВЕТЕ

(Донская зарисовка почти с натуры-1942 г.)

1 Неяркий, розовый с зеленым, Рассвет пробился над затоном, Над смутной степью перед нами, Над кручей с меловой спиной, Над ножевыми полыньями С водой осколочно-стальной, Над лесом, стылым, как железо, Ржавевшее десятки лет. Чей — нам покамест неизвестно — Последний поднялся рассвет. Еще молчит тот край передний За дымкой снежных завихрений. Еще безвестно итальянцам Меж сновидений и зевот, Что громыханием и лязгом Рассвет обрушится вот-вот, И пламя возле глаз запляшет, И в легкие набьется дым, И под Неаполем заплачет Вдова. Еще безвестно им. Пока сигнал не разбудил Среди сугробов смерть столицую, Сосульки, сдернув рукавицу, Крошит в усах наш командир И смотрит напряженным взглядом В неспешно тающую мглу. Его гвардейцы дремлют рядом, Кто как свернувшись на снегу. От чертовой метельной свадьбы. От тяжкой с ночи колготы Они как бы полумертвы. Поесть бы. И еще — поспать бы. Час. Полчаса. Ну, просто малость, Чтобы душа зазря не маялась. Но плох он, тот в сугробе сон. А кухня в полынье осталась, Когда переходили Дон. В лесном сарае у костра Тревогой мается сестра. Грустны глаза в ресничном шелке, Из-под ушанки прядь волос, Как будто летнего на щеки Немного солнца пролилось. Стройна, в шинель одета мятую, Чуть-чуть в комбата влюблена, Привыкла к голоду и мату И, как цветок, чиста она. 2 Врут, будто в этот ранний час Тоска о прошлом мучит нас, Свист соловья, винца услада, Неясных вспоминаний нить. Страшнее дума у солдата — Убить… убить… убить… убить! Убить, пока тот встречный выстрел Тебя не смял. Убить, пока Тебя в загробный мир не выселил Удар немецкого штыка. Убить. И нет другой задачи, Когда в такой идешь содом. Убить, чтоб жить. А что там дальше О том — потом… потом… потом! Еще о некой в помощь силе В такой припоминаешь час: О ней, о всей, как есть, России, Чья вся теперь надежда в нас. Все за обвалами метели Услышит и поймет она — Как нам окопы надоели, Дожди, снега, поход, война, Высоты, версты, переправы, Нелегкий быт передовой… Что ж, мы твоей достойны славы — Благослови нас в новый бой! 3 Всё. Мы на круче. На исходной. Нож к пряжке. Пистолет на взвод. За воротник аптечной содой Снежок. Свербит. Щекочет. Жжет. И мысли в суете, как мыши, Когда в засаде рядом кот, И все соображенья высшие, Все фразы общие не в счет. И в месяцы длиной секунда. Минута с веком наравне. Но вот щепоткой света скудного — Ракета… Гром… И степь в огне. Обвал в окопе. Дым из дота. Как летние перепела, Бьют автоматы… Ну, пора, Твоя пора пришла, пехота! Вперед, навстречу темной силе, Лицом к лицу, чтоб штык в крови. Поплачь над павшими, Россия, И в путь живых благослови!

‹1942–1969›

НА ДОМБАЕ

Куда ушла ты, я не знаю, — Пятнадцать весен смыли след. Один на горный склон в Домбае Я выхожу встречать рассвет. Меж Софруджу и Алибеком Такая тишь, что режет слух; Ледник белеет свежим снегом, Росой дымит альпийский луг. Как бы сдвигая расстоянья И встречу с будущим суля, Все нарастает дня сиянье, Все шире видится земля. И чудится в минуту эту, Что я все тот, что рядом ты, Лицо обращено к рассвету, В руках намокшие цветы. И жду мучительно я снова, Как и тогда, давным-давно, Что ты одно мне скажешь слово, Одно… За все, чем жил, — одно! Но тихо все кругом. Лишь где-то, Не замолкавший с той поры, Поток на зов тепла и света В долину рушится с горы, И ветер, вылетев не сразу На склон, от дымки голубой, Рассказывает вновь Кавказу О той весне, о нас с тобой. И пусть ты не меня любила, Спасибо жизни за мечты, За то, что это утро было, За то, что повстречалась ты.

‹1950›

ЛЕТО — ТРЕВОГА И РАДОСТЬ МОЯ

1 Июнь. Он сочен. Жарок. Зелен. Лишаясь отдыха и сна, Он подбирает сотни зелий Для ягоды и для зерна. Земные отворив истоки, Где кости пахарей и прях, Пускает в перегонку соки, Преобразует тлен и прах. Звенит пчелой. Капелью плачет. Все утро без машин и прачек, Из молний выписав кроссворд, Стирает пыльный небосвод. Он химик сам себе. И физик. И полководец кос да вил. Стрижей гоняет в синих высях, Пушком пылит на сонный мир. И я в нем новым чувством полнюсь И набираюсь новых сил. И вдруг вздохну. И вдруг опомнюсь Что я посеял? Что взрастил? 2 Июль — как вход в гудящий улей В нем звон, и скрип, и запах сот. Он не в задумке, не в посуле, А все, что есть, в поле несет. И все вокруг, что день, тяжеле, Все зрелостью озарено: На ветке плод раздался в теле, Твердеет в колосе зерно. Все ниже ветер клонит травы, Как сытый сон солдат полка, Все крепче кожа и суставы У первогодка-тополька. И ночи вязче. Тише. Глуше. И дольше небо жжет звезду. И первые к рассвету груши Негромко стукают в саду. И вот уже, пофыркав бойко, Комбайн ко ржи подносит нож. Окончен рост. Пришла уборка. Считай труды свои. Итожь! И вот я с тихой грустью вижу, Что меньше вырастил, чем мог. А сумрак падает на крышу. А соловей в садах замолк. 3 Ну, здравствуй, август. И прохлада И в утро вспышки белых рос. Листва березок не парадная В последней службе на износ. И очищенье вод. И воздух, Что свежим яблоком пропах. И на последних зерновозах Мельканье клетчатых рубах. Ах, август, август! Ходит в людях Такой бесхитростный рассказ, Что в августе спокойней любят, Но и надежней во сто раз. А это, знаешь, сколько стоит, — Когда спадает пестрота, Когда не страсть слепая стонет, А впрямь с душой душа слита? Ну, так добра тебе. Удачи. В делах, в любви не напоказ, Чтоб ты все трепетней, чем дальше, Светился в памяти у нас!

‹1966›

СЛОВА

В них легкость ветерка и крепость стали. Влюбленный вздох. Призыв. Приказ. Набат Из них эпохам памятники ставили, Их в рев сражений гнали, как солдат. Они всех взлетов разума основа, Сердец и душ связующая нить. Будь осторожен, выбирая слово, — Им осчастливить можно и убить!

‹1968›