Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

‹1948›

* * *

Нет, мощь огня я вижу не в золе, а в ливне света. Пускай бокал поэта наполнится пурпурными лучами. Какую гамму цвета скрывает пламя! Так больше песен утренней заре! В рассветном серебре умолкни, скорбный хор! Да здравствует мажор!

‹1962›

ГРЕБИ, ЛОДОЧНИК!

Греби, о лодочник, греби! Сжимай клещами пальцев весла и горькую волну руби. Недаром к звездам, недаром к звездам избрал ты путь через пучину. Мечту бесстрашную люби. Назад дороги нет отныне. Греби, о лодочник, греби! Стихия моря непокорна, и рифы грозные остры. И не

всегда цветут над штормом цветы зари, цветы зари. Но ветры грудь твою вздымают, вздымают в море пенные горбы. Его вода, как жизнь, живая… Греби, о лодочник, греби!

‹1963›

ЭТО БЫЛО В САНЖЕЙКЕ

К. Г. Паустовскому

Ввечеру небосвод недоступно высок, А понизу ветер мечет и рвет… И вот Из глубин смарагдовых вод, За броском бросок, Море швыряет на влажный песок Частицы скал первозданных. Омытые в пенных фонтанах, Горсти камешков — Гладких и ровных, Волнами и временем отполированных, Несказанно прекрасных, Как небо и море… Право, Их не прельщает прогулочных яликов участь, Короткая шумная слава, Поверхностная плывучесть. Они чертовски прочны — Дети тысячелетий! Какими вулканами рождены Бессмертные камешки эти? Ветер утих на рассвете… И на песке предо мной, Дыша предутренней тишиной, Старый гранильщик волшебных слов Перебирал свой ночной улов… Я спросил себя: Что долговечней — Его драгоценное слово Или камешки лона морского?…

‹1965›

МАТВЕЙ ГРУБИАН

(1909–1972)

С еврейского

В ПРИБАЛТИЙСКОМ ГОРОДЕ

Перед самой войною, Одержим и устал, У ворот твоих стоя, Я тебя целовал. Я запомнил ночные Поцелуи твои, Фонари голубые — Наважденье любви. Я с войны возвращаюсь В сорок пятом году И, хоть очень стараюсь, — Тех ворот не найду. Рассказали мне, Лия, Неохотно, с трудом, Что тебя застрелили Немцы в сорок втором. Нахожу и теряю, — Нет, опять не узнал, — Где той ночью тебя я У ворот целовал. И кладу я впервые В этот памятный год Васильки полевые Возле каждых ворот. Вспоминаю в июле, — Сердце, тише тоскуй! — Предрассветную пулю И ночной поцелуй.

МОРЕ

Однажды я на берегу устало Листок стихотворенья уронил, И море — все — еще синее стало От синевы размывшихся чернил. Я обратился к морю с нетерпеньем, Остановившись в шумной тишине: — Отдай назад мое стихотворенье, Зачем оно великой глубине?! И мне в ответ, как в старой сказке, вскоре Заметно потемнела синева. — Я музыку пишу, — сказало море, — Мальчишка глупый, на твои слова.

АБУМУСЛИМ ДЖАФАРОВ

(Род. в 1909 г.)

С табасаранского

ПОДАРОК

Один художник, мой хороший друг, Картину мне нарисовал в подарок: Там горы, зеленея, стали в круг, И на вершинах снег был чист и ярок. И плыли караваном облака, И водяная пыль над водопадом Так серебрилась, так была легка, Как будто возникала где-то рядом… Но деревянный над оврагом мост Весь прогибался — узкий, обветшалый. Быки, впряженные в тяжелый воз, Плелись по доскам поступью усталой. И цепкие раскинулись кусты, На светлой зелени полей темнея… Мой друг спросил: — Ну, как, доволен ты? Конечно, я свой труд хвалить не смею… Я отвечал: — Другой художник мне Картину подарил прекрасней этой. — Да где ж она?! — воскликнул, покраснев, Мой бедный друг, смущенный и задетый. Я ласково подвел его к окну: — Смотри! — Сияли снежные вершины, В лазурную врезаясь вышину. А ниже по дорогам шли машины. Гремели гулко новые мосты, Отлитые из прочного металла, И в белоснежном блеске чистоты Электростанция вдали сверкала. Отары тучные овец паслись В горах на бархатных и пышных склонах, И песни птиц потоками лились Из всех садов, душистых и зеленых… Была, как жизнь, картина велика: Итог своих бессонных размышлений В нее вложил художник — на века… Картину эту подарил мне — Ленин!

АРТУР МОРО

(Род. в 1909 г.)

С мордовского-эрзя

МОРДОВИЯ МОЯ

Мордовия моя — леса и пашни, Цветов и птиц привольная страна. Ужели стороны родимой краше На свете есть другая сторона? Мордовия моя — моря пшеницы, Волшебных зерен золотой улов, Суры бурливой синие зарницы, Дорог широких беспокойный зов. Мордовия моя — кварталы строек, Станков фабричных четкий перестук. Здесь все великое и все простое — Плоды творения рабочих рук. Гляжу вокруг — друзья вдали и рядом Смеется солнце, воздух чист и свеж, Мордовия моя — души отрада, Счастливый мир свершений и надежд.

‹1965›

АБДУЛАХ ОХТОВ

(1909–1971)

С черкесского

СЛОВО О БРАТСТВЕ

Помнят горы, помнят реки, Как за синим лесом Побратался русский воин С воином-черкесом. Побратались, обменялись Боевым оружьем. И с тех пор четыре века Мы с Россией дружим. Много с гор воды сбежало За четыре века, Много с неба звезд упало За четыре века. Реки горные мелели, И цари менялись, Только братьями народы На века остались. И сегодня помнят люди, Как за синим лесом Побратался русский воин С воином-черкесом.

‹1957›

ПАУЛЬ РУММО

(Род. в 1909 г.)

С эстонского

СТРАНИЦА ИЗ ДНЕВНИКА

Возле топящейся печки я пистолет разбираю, — Выпал мне после сраженья отдых в морозном лесу. Словно далекая Эльва, местность такая родная… Скоро ль родных я увижу, Эльвы далекой красу? В доме пахнуло смолою. Это с работы устало В дом возвратилась хозяйка. Мальчик бросается к ней. Вижу глаза ее грустные с отблеском пламени алым: Муж ее где-то далеко, тоже, как я, на войне. Жив он теперь иль, быть может, в битве погиб на рассвете? Где он сейчас — в Сталинграде или же в Брянском краю?… Так вот и мне неизвестно: где мои малые дети Бродят одни по сугробам, где они сыщут приют? Враг нам принес это горе, враг раскидал наши семьи. Льются горячие слезы. Край мой истерзан войной. Крови горячей потоки льются на мерзлую землю. Жарким клокочущим гневом шар опоясан земной. Возле топящейся печки, где еще угли пылают, Я поднимаюсь и молча руку хозяйке даю. Время на фронт отправляться. Там, передышки не зная, Наши солдаты на Запад движутся в грозном бою!

‹1943›

РУССКАЯ ЖЕНЩИНА

Маленький полустанок. Мы на Мурманской дороге. Женщина поезд встречает — Русская, с видом строгим. Фронт в стороне грохочет, В небе прожектор бродит… Стрелку под градом осколков Женщина переводит. Ладога за спиною… Мы на колесах снова. Вдали от полей эстонских, Вдесятером, без крова. Без крова? Глазок окошка Мигнул нам из вьюжной дали, — Чудом стоит в поселке Домик среди развалин. А стрелочница у будки Рукой приветливо машет: «С приездом, сынки! Пусть будет Мой маленький дом и вашим!» Нас чистота встречает В комнате небогатой. На скатерти белой скоро Запел самовар пузатый. Радушно к столу хозяйка Несет свой паек рабочий. Нам с нежностью материнской Готовит постели к ночи. Слезу со щеки смахнула: «Мой сын, защищая Таллин… Спит он в земле эстонской…» — Мы со скамей привстали. И сразу она бодрится: «Вот сыновей-то сколько! Пальцев теперь не хватит, Не перечесть, да и только! Сил набирайтесь, спите. Благодарить не надо!» И женщина вышла снова На пост, где свистят снаряды.