Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

‹1969›

ПО ДОРОГЕ

Вдоль забора к оврагу бежит ручеек, А над ним, средь ветвей, мне в ответ. Соловей говорит по-турецки: йок-йок, Это легче, чем русское: нет. Потому что неточен восточный глагол И его до конца не поймем, Потому что роскошен его произвол И надежда упрятана в нем. Я не вижу, каков он собой, соловей, Что поет на вечерней заре. Не шарманщик ли в серенькой феске своей Появился на нашем дворе? Пахло морем, и степью, и сеном подвод… Миновало полвека с тех пор, Но меня мой шарманщик и ныне зовет Убежать к ручейку за забор. И когда я теперь в подмосковном бору Соловья услыхал ввечеру, Я подумал, что я не умру, а замру По дороге к родному двору.

‹1972›

КУБАНЫЧБЕК МАЛИКОВ

(Род. в 1911 г.)

С киргизского

АРЧА

Если бросишь ветку в огонь, То уж после ее не тронь, Обожжет

тебя сгоряча Разгоревшаяся арча. В зимний холод и летний зной Одинаково зелена, Пахнет елкою, и сосной, И весенним ветром она. Не гнетет ее и не гнет Тяжесть снежного серебра, Сколько лет на свете живет, Про нее не скажешь: стара. В землю корни ее ушли, С ней сроднились там, в глубине. О поэзия, дочь земли, Ты такой же кажешься мне. Даже в пору бед и невзгод, Скорбно в наших песнях звуча, Обновлялась ты каждый год, Как зеленая та арча. Свежих сил набиралась ты И впитала солнца лучи. Ты полна живой красоты, Словно ветка горной арчи.

‹1953›

ЛИРИКА

Не за бумагой и столом — Я лириком в то время стал, Когда взрывчаткой и кайлом В горах дорогу пробивал. Пусть о влюбленных день и ночь Поэты-лирики поют, А для меня в любом труде Любовь и лирика живут. Живи же, лирика моя, Не угасай, не умирай И вечным пламенем своим Сердца и души согревай.

‹1956›

ПОРТРЕТ НА СКАЛЕ

В день перекрытия Нарына

к скале был прикреплен портрет

Токтогула.

Идет народ вдоль берега реки. Ползут несметные грузовики. Сегодня люди течь Нарын заставят Теченью вековому вопреки. Как будто с места тронулась земля. Богатыри сегодня у руля. Работают машины-исполины, Глаза мои и сердце веселя. Такого здесь вовеки не бывало: Вот круто развернулись самосвалы, Они подходят к берегу реки И в воду опрокидывают скалы. Какие глыбы! С доброго быка! С шипеньем принимает их река И вздрагивает глухо от ударов. Уже сомкнутся скоро берега! Висит над стройкой небывалый гул. И высоко на левом берегу Стоит портрет седого аксакала — На битву смотрит мудрый Токтогул. И кажется, что это не портрет, Что в гости к нам явился сам поэт, Сейчас он нам расскажет, что скопилось В его душе за много долгих лет. С портрета улыбается старик. Готова перемычка! Славный миг! И наш акын сияет, восхищенный. Да, он к такому ритму не привык. Потом мрачнеет. Грустно старику: Немало видел на своем веку, А вот при жизни не пришлось увидеть, Как поворачивают вспять реку. Мы все — на стройке, дорогой Токо. Порою нам бывает нелегко. Но сил своих, как видишь, не жалеем. Мы — твои дети — видим далеко. Родной Токо, смотри сюда, смотри — В труде мы от зари и до зари. Мы именем твоим назвали стройку, А ты наш труд стихами озари! Отец, ты дни свои провел в борьбе, Ты никогда не думал о себе, Всего себя ты отдавал народу, Народ поставил памятник тебе. Родной Токо, люблю тебя, как сын! Да не забудется в веках акын. Пускай прославит дорогое имя Наш памятник — плотина из плотин!

‹6 января 1966 г.›

УТРО

Не совсем пробудившись от сна, В полудреме вершины, как дети, А над ними, как чаша, луна Серебрится в предутреннем свете. В золотую парчу облачась, Свой наряд они сбросили старый. Вот и козы проснутся сейчас, И глаза приоткроют архары. Им неведомы дымы костров И дыханье пустынного зноя, — Только трав они знают покров, Первозданную прелесть покоя. Не страшны им зимой холода, Не боятся с охотником встречи, И лишь небо поймет без труда Их забытое нами наречье. И не только в горах пешеход, Но приходит в восторг даже птица, Увидав, как пылает восход И цветочная свежесть струится. О, не гасни, заря, среди скал И сияй этим птицам и травам! Чтобы стих на вершине звучал, Должен быть он, как ты, величавым. Если б стал я нагорной рекой, Если б доля скалы мне досталась, Не хотел бы я жизни другой, Может быть, не пришла бы и старость. Здесь, в горах, обитают цветы, Человечьих не зная ладоней, Реют звуки такой чистоты, Что становишься сам окрыленней. По тропе, где деревья сплелись, Поднимусь и на камень присяду… Озари меня, горная высь, Животворную дай мне прохладу!

‹1970›

ДУША КИРГИЗА

Освежиться хотелось нам, радость наша была легка. Моясь, брызгались мы водой у журчащего родника. Незнакомый к нам подошел молодой джигит невзначай И, как давних друзей своих, пригласил нас в юрту на чай. И не сразу поняли мы: наш хозяин просто хитрит, — Он барашка вздумал закласть, как обычай здешний велит. Но, узнав, что нам недосуг, что дорога зовет нас вдаль, Он вздохнул, как истинный друг: «Что поделаешь, очень жаль!» Все ж в мгновение ока был на кошме накрыт дастархон: Масло, сливки, джурат, кумыс… Чем не потчевал только он! А лепешка, — с ума сойдешь, — так пухла она и свежа. Разбежались наши глаза — до чего ж еда хороша! Трудно мне слова подыскать, чтобы горный пир описать! С наслажденьем умяли мы это все, по правде сказать. Но когда мы встали, простясь, чтобы ехать, куда нас ждут, То хозяин спросил у нас, кто мы будем, как нас зовут. «Вот те на!» — удивились мы. Значит, нас не зная совсем, Щедро, словно братьев родных, угощал нас хозяин всем. Нас увидел он первый раз, но, смущаясь от похвалы, Подносил нам пенный кумыс, чай душистый лил в пиалы. Стану жертвой за свой народ, — он душой широкой красив. Привечает путника он, званья, имени не спросив. Будет ласково встречен тот, кто в аил к нему завернет. Здесь и встретят, и угостят, и душою гость отдохнет.

‹1972›

МИКОЛА НАГНИБЕДА

(Род. в 1911 г.)

С украинского

ДУНАЙСКАЯ БАЛЛАДА

Стоит над Дунаем из бронзы моряк, Стоит молчаливо на круче Морской пехотинец, мой верный земляк, Днепровец Олекса Гремучий. …И венгры сложили легенду свою: В тот час, когда небо светает, Та чайка, что видела друга в бою, С востока сюда прилетает. Как быстрая молния — чайка в пути. Дунайской умывшись водою, Она на далекую кручу летит, Садится на плечи герою. Рассвет осветил голубую волну, Блестит на рыбацком ветриле. И чайка, к сияющей бронзе прильнув, Раскинула чистые крылья. В то тихое время, на ранней заре, Кто слушает сердцем — почует: — Я только что, друже, была на Днепре. Твоя Украина ликует. Я видела твой Севастопольский флот, Эсминцы твои и линкоры, На черных развалинах в гуле работ Встает белокаменный город. Когда корабли провожала в Бургас, Слыхала, летя за кормою: Матросы Болгарии в песнях не раз Тебя вспоминали — героя. Галацкие шхуны равнялися в ряд И тихий Дунай бороздили: Румыны любовно свой лучший фрегат «Гремучим» не зря окрестили. Я утром слыхала, следя на лету, Как звезды последние меркли, Что имя твое в Измаильском порту Моряк называл на поверке. …Рассвет, разгораясь, раскрасил волну, Сверкает на рдяном ветриле, И чайка, к сияющей бронзе прильнув, Расправила чистые крылья.

‹1949›

ПОЭТ

Максиму Рыльскому

Какое слово взять умело, Чтоб выразить могло оно Все, что в душе моей созрело, Как скрытое в земле зерно. И словом тем хотелось мне бы Так взволновать, как по весне — Карпаты, вписанные в небо, Закаты — на речной волне. О, если б удалось все это, — Я б рассказал, друг, без прикрас, Как яблони в лучах рассвета Ветвями обнимали вас. Я б рассказал, как спелый колос Там, за Романовной, вдали, Едва родной заслыша голос, Вам поклонился до земли. Я всем поведал бы, как ночью Не спал растроганный поэт, Когда он в Харькове рабочим Прочел свой пламенный сонет. Я вспомнил бы и дни расплаты, Что осветил стихом певец, Как голос матери крылатой В той песне услыхал боец. Я описал бы вновь Варшаву И голубой дунайский плес, Как там страны советской славу Поэт и гражданин пронес… Напомнил бы и о поездках За горизонт, за океан, Где вы от имени славян Всех призывали к миру веско. Когда была бы в слове сила, Я б рассказал, что видел сам, Как Беларусь цветы дарила И как тянулись люди к вам. Я бы не скрыл, как вы часами, В рыбацкой простоте, не раз Сидели у пруда с друзьями, Уловом золотым гордясь. Я б рассказал, как лес несмело, Мечтая, слушал вас, поэт, Как тихо звездочка блестела, На поплавок роняя свет. Какое слово взять умело?…

‹1959›

ДРУЗЬЯМ-ПОБРАТИМАМ

По дорогам метут золотые метели… И заснуть мне невмочь… Явь вплетается в сны… Все я вас вспоминаю, московские ели, В снежном инее, возле Кремлевской стены Все я вас вспоминаю, леса Беларуси, С голосами чудесных соседей-певцов, И костра полыханье на снежном Эльбрусе, И раздолье днепровских моих вечеров. Все я вас вспоминаю, седые Карпаты, По камням Алатау вхожу в облака… И к причалам дунайским плыву, как когда-то… Вдруг услышал: зовут меня издалека… Пробиваясь в разливах осеннего шума, Возникает яснее знакомый напев: К землякам-сталеварам казацкая дума Прилетела, сквозь сотни годов прозвенев. Вот я дома опять после долгой разлуки, В запорожском, родном, огнецветном краю И друзей-сталеваров горячие руки Пожимают приветливо руку мою. Все я вас вспоминаю, друзья — побратимы. С вами путь я прошел и пойду с вами вновь… Новый день, укрепляйся могуче и зримо В каждом сердце, где песня, огонь и любовь!..

‹1964›

* * *

О, я богач, притом по праву… Неужто я забуду вас — В батырской шапке, Алатау, В броне серебряной, Кавказ! Мне было бы, пожалуй, странно Забыть родные голоса — Платок серебряный Севана И белорусские леса. И городок заволжский, скромный — Он детям помнится всегда, Ведь там они приют укромный Нашли в военные года… Да, так не многие богаты: И степь — моя, и ширь Днепра, И далей ясные агаты, И в светлой дымке вечера. Да, я богач, богач на славу… Такой судьбы желаю вам! Богатство дружбы я по праву Своим потомкам передам.