Современная филиппинская новелла (60-70 годы)
Шрифт:
— Повезло тебе, — коротко бросил я.
— Теперь ты видишь, что я был прав?
— Я просто говорю, что тебе повезло.
— И я говорю то же самое. И всегда говорил. У каждого человека своя судьба. Так предопределено свыше.
— Что будешь делать с деньгами?
— Не знаю. Да это и не важно. Как-нибудь само устроится.
— Завел бы свое дело. Для начала тебе теперь хватит.
— Э-э, ладно. Как получится. Бог не оставит.
В том же году я защитил магистерскую диссертацию и начал преподавать в колледже. Потом подыскал подходящее жилье, и Роза с тремя детьми перебралась ко
— Этот непутевый малый все спустил, — сказала теща. — Все подчистую проиграл в рулетку, на петушиных боях да оставил в «Шейке».
То ли мысли мои были заняты другими делами, то ли еще почему, не знаю, но я не придал ее словам никакого значения. Скорее всего, я уже забыл и Монинон и Андоя. Но случилось так, что нам опять пришлось побывать в Мониноне. Меня посылали учиться в Штаты, Роза ехала со мной, а наших четырех детишек мы оставляли у бабушки и дедушки. И вот тогда-то я снова встретил Андоя.
Честно говоря, я не ожидал встретить его в таком прекрасном и ровном расположении духа. Я полагал, что он казнит себя, расстроен потерей денег и испытывает угрызения совести. Ничего подобного: меня встретил все тот же Андой, улыбающийся, беззаботный и веселый.
— Подожди минутку, — сказал он мне. — Сейчас я освобожусь и займусь тобою.
Когда я сел к нему в кресло, он сказал без всякого огорчения:
— Ты, наверное, уже знаешь — плакали мои денежки. А я что говорил? Если кому суждено быть парикмахером, так уж тут, хоть тресни, ничего не изменишь.
Андой смеялся и шутил, как обычно, он был явно доволен собой и всеми, вполне удовлетворен жизнью, и его не волновали никакие проблемы. Когда я вышел из «Комфорта», меня обуревали сложные чувства — жалость, гнев, скорбь и злость сразу. Не оглядываясь, я пошел вниз по улице. Мне хотелось быть подальше от «Комфорта», подальше от этих людей и этого городка, над которым наступавшая ночь уже простерла черные крылья.
Фанни А. Гарсия
ДУРНАЯ ПРИМЕТА В ПАНТАБАНГАНЕ
Перевод Е. Фроловой
Он не был коренным жителем Пантабангана. Он приехал к родственникам и нашел здесь свое счастье: ему понравилась девушка по имени Пина.
Даниэлю пришлось продлить визит, чтобы еще до отъезда получить согласие Пины. Вскоре он вернулся вместе с родителями. Его приняли в дом невесты и после недолгих приготовлений отпраздновали свадьбу.
Даниэль поговорил со старостой деревни и тещей и стал арендатором полутора гектаров земли. В Пантабангане было достаточно дождей, и Даниэль собирал до двухсот каванов [13] риса в сезон.
13
Каван — мера сыпучих тел (около 75 л).
Когда случилось это несчастье, у Даниэля уже было двое детей, Эдмонд и Риа. Однажды в их хижину, рыдая, вошла сестра Даниэля и сообщила, что их отца уже нет в живых. Он задолжал тысячу песо господину Сантосу, но из-за того, что тайфун уничтожил урожай, не смог вернуть долг. Господин Сантос пришел к их отцу и заявил, что забирает буйвола за долги. Отец ответил, что если у него возьмут карабао, то ему не на что будет жить. Они заспорили. Господин Сантос велел своим людям забрать карабао. Отец вскипел, выхватил нож и бросился на господина Сантоса. Но у того было ружье. Он выстрелил несколько раз, и отец тут же умер.
Даниэль привез свою семью в родную деревню на отпевание и похороны. В те дни все заметили, что он был очень уж спокоен, как будто что-то задумал. А перед возвращением в Пантабанган Даниэль сказал матери и сестрам, что не стоит требовать компенсации, потому что у них нет денег платить адвокату, да к тому же с богачом все равно не поборешься.
Всю дорогу до Пантабангана он оставался спокойным, как будто что-то про себя обдумывал. Через несколько дней он попрощался с Пиной, сказав, что навестит мать. Его не было трое суток, а когда он вернулся, то вроде бы снова стал таким, как был раньше.
И вот наступил этот день. По дороге с поля его кто-то поджидал. Даниэля искромсали ножами и бросили, решив, что он уже мертв. Но ему повезло: на него случайно наткнулся один крестьянин.
Когда приехали мать, сестры и другие родственники Даниэля, Пина узнала все. Однажды в полночь кто-то проник в дом господина Сантоса, вошел в его комнату и, воспользовавшись тем, что вдовец был один, быстро расправился с ним. Лицо господина Сантоса накрыли подушкой, и он умер без звука. Но, убегая, убийца в темноте наткнулся на стул, и этот шум разбудил одного из сыновей господина Сантоса. Тот бросился в комнату отца, однако, пока он открывал дверь, убийца выскочил в окно.
Потом, когда Даниэль лежал в больнице, прикованный к постели, Пина отправилась к старой матери господина Сантоса и, почти уткнувшись ей в ноги, рыдая, заголосила: «Простите Даниэля! Простите! Хотя он и остался жив, но своими страданиями он искупил свою вину!»
В больнице люди, которых послала старая женщина, увидели, что сказанное Пиной правда. Глубокие удары ножа оставили безобразные раны на его лице и теле, на левой руке осталось только два пальца, а левая нога была обрезана до колена.
И старая женщина сказала своим детям и внукам: «Простите Даниэля!»
Даниэль отложил в сторону шахматную фигуру, которую он покрывал лаком, когда дети, оставив игру, закричали: «Отец, мама пришла!» Он поднял голову и увидел смуглое, веселое лицо жены. Глаза Пины сверкали, как звезды в ночной темноте. В руках у нее было полмешка риса.
— Видишь, сколько риса мне дали за сбор урожая?
— Я смотрю, ты даже располнела чуть-чуть, — с любовью ответил Даниэль.
— Ты меня за это простишь? — рассмеялась Пина, поглаживая живот.