Современная индийская новелла
Шрифт:
— Такого благовоспитанного учителя у нас еще не было, — говорят о нем в деревне.
— Смирный, как телок, — подмигивая мне, смеются женщины.
— Скоро год, как учитель у тебя живет. И чего ты теряешься? — спрашивают подруги.
А я только улыбаюсь в ответ.
Да и в самом деле, скоро уже год, как он приехал в деревню и поселился у меня в доме.
Его перевели к нам из какого-то дальнего талука[93]. Поначалу он совсем никого не знал в деревне, и первые
Позднее Маллеши рассказал мне, что очень удивился, увидев учителя в пустующем храме.
— Почему вы ночуете здесь, господин учитель? Вы же не байраги[94]? Разве нельзя снять дом или комнату?
— Дом или комнату? — улыбнулся учитель. — К чему мне?
— Как так? Разве у вас нет жены, детей?
— Нет, братец. Один я.
— Все равно. А где вы еду готовите?
— Мало, что ли, места во дворе. Развожу огонь и готовлю.
— Но ведь вы все время заняты в школе, когда же вам готовить?
— Встаю пораньше и готовлю. Да много ли мне надо? Горстку вареного риса и овощей.
— Вот потому-то вы и тощий такой, как спичка.
— Что ж, по-твоему, лучше быть толстым, как бочка? — улыбнулся учитель.
После этого разговора Маллеши решил во что бы то ни стало подыскать учителю жилье. Когда он предложил сдать ему небольшую комнату, давно пустующую в нашем доме, у меня почему-то встрепенулось сердце.
— А сколько ему лет, твоему учителю? — спросила я.
— Так, лет тридцать… или немного больше…
У меня снова забилось сердце. Примерно таких же лет был и мой муж, умерший два года назад.
— Если учитель поселится у нас, он будет помогать мне в учебе, — уговаривал меня Маллеши.
— Да, это верно. Только… — я не договорила, задумавшись.
Старый жестяной сундучок. Свернутая постель. Вот и все пожитки.
Когда учитель пришел к нам, я стояла на веранде. А он даже не взглянул в мою сторону. Не поднимая головы, прошел в свою комнату и до вечера не выходил оттуда.
Вечером я послала ему с Маллеши хлеба и овощей.
— Он очень неохотно принял еду, — рассказывал мне потом сын.
Всю ту ночь я не сомкнула глаз. Какие-то видения преследовали меня. И все глупые-преглупые. Будто учитель женится на мне, вдове, и каждый месяц аккуратно отдает жалованье. Он любит Маллеши, как родного сына, и отдает его учиться в среднюю школу. А у нас с учителем вроде бы еще двое детей… В общем, чепуха одна…
Когда я на следующий день повела буйволицу купать на пруд, Сингари, стиравшая там белье, сказала мне, улыбаясь:
— Хорошего постояльца ты нашла себе, Савитри. Того и гляди, учительшей станешь.
Я прикинулась обиженной и разделала насмешницу на все корки. Но в глубине души была довольна.
Я думала, что со временем учитель преодолеет робость, станет ухаживать за мной — и тогда моя мечта сбудется.
Но проходили месяцы, а в поведении учителя ничего не менялось. По настоянию Маллеши он начал питаться вместе с нами. За это он платил тридцать рупий в месяц.
Я поливала ему из кувшина, когда он умывался. Я же потом подавала чай. Но это близкое общение, казалось, совсем не трогало учителя. Не знаю, поднял ли он хоть раз голову и посмотрел ли на меня как следует. Спрошу о чем-нибудь — кратко ответит. И больше ни звука.
Я все удивлялась: с чего он такой, этот учитель? В его-то ли годы быть монахом? И, похоже, не женат до сих пор.
Может быть, все дело в шраме? Наверное, он думает, что за человека с таким уродливым лицом вряд ли какая девушка пойдет. А если и пойдет, то скоро почувствует к нему отвращение…
Однажды, когда он, умывшись, вытирал полотенцем лицо, я спросила:
— Откуда у вас этот шрам, господин учитель?
Раскрасневшееся от умывания лицо учителя вдруг побледнело. Ничего не ответив, он повернулся и ушел к себе.
Должно быть, я причинила ему боль. Не надо было мне задавать этот вопрос.
Наступил праздник Ганеши[95]. В школе, как обычно, занятий в этот день не было. Наевшись пирожков с повидлом, Маллеши с утра ушел с друзьями в Белагави. Вечером в Белагави будут показывать кино, и они решили остаться там ночевать.
С тех пор как учитель поселился у меня, мы еще ни разу не оставались вот так, совсем одни. Я надеялась, что сегодня он преодолеет робость и станет вести себя смелее. Большой старый дом. В нем только я да учитель, один на один. Что хочешь, то и делай — никто ничего не узнает.
Целый день меня не покидало предчувствие чего-то необычайного. К обеду я напекла пирожков с горохом. Аккуратно причесалась, надела шелковое сари. Долго вертелась перед зеркалом. Щеки у меня разрумянились, должно быть, от волнения. С бьющимся сердцем я подошла к его комнате, толкнула дверь. Учитель читал, сидя в кресле. Услышав шум, он обернулся. Вероятно, сегодня он в первый раз как следует разглядел меня. На его губах мелькнула улыбка.
— Пойдемте чай пить, — пригласила я. Не знаю, удалось ли мне справиться с дрожью в голосе.
— Иду, — сказал он и, отложив книгу, пошел за мной.
Я принесла в кухню маленький столик и поставила на него блюдо с пирожками. Расхаживая по кухне, я старалась пройти как можно ближе к учителю и, словно нечаянно, коснуться его рукой или плечом.
— Может, еще раз умоетесь? — ласково спросила я.
— Да, освежиться надо бы. Дочитался до того, что глаза заболели, — ответил он и направился в ванную.
Я поспешила за ним. Поливая ему из кувшина, не упускала возможности коснуться его руки своей. Он, казалось, немного оттаял. Я сбегала за полотенцем и, подавая его, почти прижалась к нему всем телом. Глаза учителя стали какими-то хмельными.