Современная индийская новелла
Шрифт:
В сражении у Мульмена Рахиман и его товарищи дрались до последнего патрона, но сила была на стороне японцев. В живых осталась горстка людей. Рахиман получил сильные ранения в этом бою. Здесь его, потерявшего сознание, и взяли в плен японцы.
Долго Рахиман оправлялся от ран. Голова, лицо, руки — все тело было забинтовано. Несколько месяцев ему пришлось проваляться в лазарете. В эти дни, когда он был предоставлен самому себе, больше, чем раны, терзали его беспрерывные видения родной деревни. Теперь он не мог даже приблизительно сказать, когда ему вновь доведется увидеть близких. Разрывал сердце призывный плач новорожденного, не давала покоя мысль: как они там? Но что он мог поделать? Как может пленник в чужой стране помышлять о возвращении на родину?
Наступил день, когда повязку с лица Рахимана сняли. Он впервые после ранения увидел себя в зеркале — перед ним стоял совсем другой человек. Он просто не мог узнать себя: так обезображено было его лицо. Он снова взглянул в зеркало. Узнают ли теперь его близкие? Вряд ли. Ведь даже ему самому его лицо кажется чужим. Как расстроится мать, увидев его! Как будет убиваться Унниса! О злая судьба!..
После выписки из лазарета Рахимана отправили на строительство бирманско-сиамской железной дороги. Каторжная работа, недоедание, жестокость охранников и надсмотрщиков совсем сломили его. Не узнать теперь в этом тощем — кожа да кости — уродливом человеке прежнего красавца Рахимана.
Прошло три года с тех пор, как Рахиман оставил родную деревню. В редкие минуты, когда он оставался один, он задумывался на тем, как ему вырваться из плена. И отчаянье сменилось бледной тенью надежды.
Мысли о доме преследовали его не только наяву, но и в снах. Чаще всего он сидел рядом с матерью и спрашивал, спрашивал… Мать что-то вязала и, ласково улыбаясь, отвечала. Жена стояла в дверях кухни и тоже радостно и счастливо улыбалась. В другой раз он обедал в кухне. Жена подавала на стол, они говорили и не могли наговориться. Он досыта наедался, и вдруг у него начинались рези в животе. Он просыпался… в лагере для военнопленных… терзаемый голодом.
Как-то был такой сон: он только что вернулся домой. Родные столпились вокруг. Все рады его возвращению. Мать щелкает пальцами от сглазу. Он кланяется матери в ноги. У жены глаза сияют от счастья, щеки алеют. На руках у нее ребенок. А какой хорошенький! Он не знает отца и пугается. У него круглое, как у матери, лицо, такие же, как у нее, светлые курчавые волосы. Да, он похож на нее. Вот разве глаза… Только глаза отцовские. Он нежно гладит малыша по пухлым щечкам. Карим приносит его вещи. Рахиман торопливо развязывает мешок, достает разную снедь, игрушки, вручает подарки матери, жене, брату. Родные не спускают с него глаз. Но вот они с женой одни в кухне. Он берет у нее ребенка и, быстро оглянувшись — не видит ли кто, — крепко обнимает ее. Он снова дома, снова счастлив. Все в нем ликует. И тут кто-то барабанит в дверь и громко кричит. Он в испуге отпрянул от жены… И пробуждение: он в лагере… рассвело… пора идти на работу… Охранники, грубо ругаясь, будят пленных. Рахиман поднимается.
Был и такой сон. Он сбежал, добрался до дому и затаился там. Родные не нарадуются. И в то же время боятся — вдруг, кто пронюхает. Думали, думали и решили: уходить ему нужно в такое место, где никто его не знает. А тут откуда ни возьмись полиция. Он забился в темный угол — авось пронесет. Начался обыск. Нашли все-таки! «Лучше убейте меня, но в армию больше не отправляйте!» И весь затрясся. Полицейские, злобно усмехаясь, повели его. Он упал на колени: «Молю вас, не разлучайте меня с ними! Отпустите, век буду бога молить за вас!» Полицейские только засмеялись в ответ. Рахиман проснулся. В бараке темно. Соседи по нарам покатываются со смеху. Это они его разбудили.
— Чего это ты визжал, словно тебя режут? — спросили его.
— Просто что-то приснилось, — ответил он.
Шли дни, а тоска Рахимана по дому все росла.
Он все чаще и чаще стал задумываться: не отважиться ли ему на побег? Но охранники — что звери. Чуть шагни в сторону — палят, ни во что не ставят жизнь человека. И Рахиман решил
И такой момент наконец наступил. Однажды вечером, когда пленные работали на строительстве железной дороги, в небе появилось несколько самолетов. Сыпались бомбы, грохотали взрывы, кричали охранники, стонали раненые. В этой суматохе никто и не заметил, как Рахиман пустился что было духу к находившемуся неподалеку лесу. На поверке, которая проводилась перед тем как вести пленных в лагерь, исчезновение Рахимана было обнаружено и в погоню послали группу солдат. Рахиман шел, стараясь держаться леса или кустарника. Раза два, когда он лежал затаившись, совсем рядом послышались шаги солдат. Но его не заметили. В постоянной тревоге и опасности прошло три дня. Днем Рахиман лежал в лесу или кустарнике, а ночью шел. Спасаясь от хищных зверей, забирался на дерево. С неделю перебивался фруктами, клубнями и корешками.
Однажды ночью Рахиман увидел в бледном свете луны несколько хижин. «Деревня, — обрадовался он, — там, наверно, можно будет добыть хоть немного еды». Ну, а если в деревне японцы — его тут же схватят. Однако голод был невыносим, и Рахиман решил: днем он понаблюдает, а вечером пойдет в деревню и попросит помощи. С рассвета до наступления темноты следил Рахиман за деревней и окрестностями. Но удивительное дело: как он ни всматривался, никаких признаков жизни не заметил. Вечером крадучись он пошел к деревне. Пять-шесть лачуг. Тишина. В первой хижине дверь раскрыта настежь. Рахиман вошел. При слабом свете луны, проникавшем через щели в черепичной крыше, он увидел на полу черепки разбитой посуды, немного смешанных с землей и пылью зерен риса, разбросанные в беспорядке вещи.
Рахиман пошел к другой хижине. Дверь выломана. Заглянув внутрь, он увидел лежащего на полу человека. Человек не шевелился. Рахиман вошел и наклонился над ним. Это был труп женщины. Одежда разорвана, рядом лужа черной запекшейся крови. Рахиман в панике бросился из хижины. Он начал одну за другой обследовать остальные хижины — везде разгром и трупы. Только в последней ему наконец повезло: там он обнаружил немного очищенного от шелухи риса в небольшой ямке в углу. Часть риса он тут же съел, а остаток завязал в тряпицу и вышел. «Деревня, через которую прошла война», — пробормотал Рахиман и двинулся дальше.
С того дня Рахиман стал смелее. Теперь он шел и днем, заходил в деревни, заговаривал с крестьянами. Рахиман брался за любую работу: помогал обмолачивать рис, рыл канавы для орошения, рубил дрова и за это получал еду и приют на несколько дней. Иногда перепадало и немного денег. Несколько месяцев понадобилось ему, чтобы пройти пешком всю Бирму.
Рахиман уже шел по родной земле, но ни страхов, ни трудностей не убавилась. Он боялся, что его схватят и снова отправят на фронт. Это заставляло его обходить стороной города и большие деревни. О железной дороге он даже не помышлял. Денег на билет не было. В Индии Рахиман вел себя так же, как в Бирме: держался маленьких деревень, кое-где останавливался на день-другой, чтобы заработать на еду и ночлег, и затем отправлялся дальше — в крестьянской повозке или пешком. Расстояние постепенно сокращалось.
Когда наконец после шести месяцев дороги Рахиман был совсем близко от родной деревни — всего один день пути, сердце его готово было выскочить из груди от радости. Он тысячи раз переживал в воображении встречу с близкими. Как они обрадуются, увидев нежданного гостя! А Унниса, сколько лет она ждала его… Должно быть, потеряла уже всякую надежду и решила, что он погиб, все глаза выплакала, вся извелась… Да и узнает ли она его с таким изуродованным лицом? А потом… Ну да потом все пойдет как надо. Он никогда больше с ней не будет расставаться. Теперь ему и малого достаточно, и рубкой дров можно кормиться. Его счастье и его рай — Унниса. Как она отговаривала — не послушался! Теперь он повинится и попросит у нее прощения. Она добрая… И такая спокойная, уравновешенная. А как она его любит! Нет, она просто не может не простить. Ведь почти четыре года ждала его и теперь будет вознаграждена..