Современная индийская новелла
Шрифт:
— Мне нужен топор. Не продадите ли?
— Почему не продать? Для того и делаю. Две рупии.
Рахиман вытащил из-за пояса мелочь, отсчитал две рупии, а оставшиеся две аны затолкал обратно.
Кенчаппа выбрал один из готовых топоров.
— Туповат, — сказал Рахиман. — Мне бы поострее.
— Что вы такое говорите? — возмутился Кенчаппа. — Куда острее? Дрова же рубить.
— Все-таки поточите еще.
— Воля ваша.
Кенчаппа подточил топор.
Рахиман поднялся.
— Дом будете смотреть? — спросил кузнец.
— Сегодня нет. Поздно уже. Завтра приду.
Когда
За деревней был лесок. Рахиман срубил подходящий сук и приладил топорище. Вроде ничего. Он ударил топором по свисавшей вниз толстой ветке раскидистого дерева. Ветка с треском рухнула на землю. Рахиман усмехнулся. Вот это да! Топор что надо. И в руках сила есть.
В Хосахалли Рахиман, расспросив встречных, нашел дом Карима. Дверь была открыта. По дороге Рахиман решил, что сразу же войдет, но теперь вдруг остановился у порога. Карим, изображая лошадь, бегал по комнате на четвереньках. Всадниками были дети, девочка и мальчик. Рядом, поддерживая малышей, чтоб не упали, бегала Унниса. Девочка погоняла лошадь, а мальчик, совсем крошка, весело смеялся. Карим, когда его понукали, звонко ржал и, топоча ногами, припускал еще быстрее. Унниса покатывалась со смеху.
Вдруг игра приостановилась. Унниса подхватила мальчика, а девочку прикрыла краем сари. Карим вскочил на ноги. С минуту все молчали.
— Что вам нужно, дядя? — спросила Унниса.
У Рахимана будто язык отнялся.
— Может, дров нарубить или какая другая работа найдется, хозяюшка? — наконец выговорил он.
— Что вы! Мы люди бедные. Где нам нанимать других! — ответил Карим.
— А-а! — только и выдохнул Рахиман и на негнущихся ногах пошел прочь. Едва он вышел, как дверь закрыли на задвижку.
«Как она счастлива! Как им всем хорошо! Боже, почему ты так жесток ко мне?!» — беспрерывно повторял Рахиман. У пруда он поднялся на насыпь и швырнул топор в воду. Потом сел и, положив голову на руки, закрыл глаза.
На следующий день в пруду недалеко от деревни Хосахалли нашли труп. Никто из жителей не опознал его. Решили, что это бродяга, и так его и похоронили.
Перевод М. Дашко
Т. Р. Суббарая
Земля-кормилица
1
Нежная и легкая, как пух, как истертый в порошок мускус, земля. Стоит только подуть ветру, и летит она легкой пылью, — так при малейшем дуновении сыплется пыльца с облитого вешним цветом дерева. Возьмешь в горсть — мягкая, как птичий пух. Богатая земля!
Для Ханумаппы это не просто клочок земли в три акра, перешедший к нему по наследству от
— Ханумаппа, эта земля — мать для нас. Пока она наша, у детей всегда будет рис и молоко. Что б ни случилось, не расставайся с нею.
И прав был Сураппа, знал, что говорил. Пройдет хороший дождь — и можешь не беспокоиться. На полгода обеспечен рисом. А как красива земля во время уборки хлопка! Черная обычно, она покрывается белой кипенью, и только там-сям клочки тяжелых туч, припав к ее груди, клубятся на ветру. А что за огурцы растут на этой земле. Все жители деревни утоляют ими жажду в летний зной. Хлопок, чечевица и горошек, выращиваемые Ханумаппой, славятся во всей округе. В базарные дни от похвал Ханумаппа прямо раздувается от гордости, как коробочка хлопка в пору созревания.
Но, конечно, земля землей, а само собой ничего не приходит. Ханумаппа гордится землей, но и заботится о ней. Это неустанный труд его отца и дедов сделал ее такой мягкой. Рой вглубь хоть на два-три фута — ни камешка не встретишь. И навоз сослужил немалую службу. Три пары волов состарились, работая на ней и унавоживая, чтобы сделать ее пухлой и нежной, как ложе из цветочных лепестков. Рассказывают, что как-то еще при жизни деда — его тоже звали Ханумаппой — случился сильный падеж скота и волы подохли, а как раз пришло время бороновать. Тогда Ханумаппа с сыном впряглись в борону вместо волов и взрыхлили землю. Такие воспоминания наполняли сердце Ханумаппы еще большей гордостью за свою землю.
В этом году мать-земля — одна щедрость. Каждая веточка на кустах хлопка обернулась пушистыми белыми комками. Какой богатый урожай! Рвешь, рвешь — рука устает, а хлопка на кусте не убавляется, словно и не собирал вовсе. Веселое щебетание женщин, убирающих хлопок, их мелодичный смех переполняют сердце Ханумаппы радостью. Уже выросла огромная гора собранного хлопка. Опередив других сборщиков на два шага, идет сын Ханумаппы — крепкий и сильный, как Бхима[96]. Его широкая спина блестит на солнце. Сидя в тени акации и жуя бетель, Ханумаппа смотрит во все глаза и насмотреться не может. Хлопок и сын, сын и хлопок. Что еще надо для полного счастья? Отяжелевшие от зноя и переполнявшей его радости веки Ханумаппы прикрываются, и он, словно испив божественного нектара, погружается в сладкую истому. Ничто на свете не может сравниться с пьянящим напитком счастья!
Не менее счастлив и еще более опьянен и сын, Рамаппа, но счастлив другим счастьем и опьянен другим хмелем. Его руки споро обрывают хлопок, а сердце его — с Ситалакшми, работающей рядом. Когда она смеется какой-нибудь шутке, ее переливчатый смех отдается в сердце Рамаппы серебряным перезвоном колокольчиков.
Иногда она бросает в его сторону быстрый, как молния, взгляд, и он перестает видеть кусты вокруг — будто кто-то взмахнул перед его глазами мечом, вобравшим в свое отточенное лезвие всю слепящую силу солнца. Руки его рвут хлопок. А в сердце только она — чудесный лотос, красующийся на тихих водах хлопкового моря. И сам звук ее имени ему сладостней мелодичных звуков вины[97].