Современная ирландская новелла
Шрифт:
— Ш — ш-ш! Не разбуди Джеймса! — нетерпеливо зашептала она. — Ступай в мою комнату.
В ночной рубашке Джимми, спотыкаясь, спустился впереди нее в спальню, а там Кейт села на край кровати и обняла его одной рукой. Он дрожал, как в лихорадке, и она поняла, что больше уже не сможет скрывать правду. Она чувствовала себя старой, обессиленной, обманутой.
— 1 С чего ты это взял, Джимми? — устало спросила она, Тетя Нэнс, — всхлипнул он.
— Она тебе сказала? — спросила Кейт и поймала себя на том, что в ее голосе даже нет удивления.
— Нет, ничего она мне не сказала, но я видел, как она испугалась.
Чего
Я попросил ее, чтобы она заставила мать Джеймса забрать его к себе, а она испугалась.
— Ох ты, господи! Бедный ты несмышленыш! А ведь ты старался сделать как лучше, — запричитала она.
— Скажи мне, кто моя настоящая мать? — закричал он в исступлении. — Тетя Китти? (Китти была матерью Рори и Мэри.)
— Да нет, что ты!
— Тогда тетя Нэнс?
— Ну хватит, хватит, малыш, ложись-ка лучше рядом со мной и усни.
— Да не хочу я спать! — не помня себя, крикнул он. — Разве я могу спать? Я тебя прошу, скажи, кто моя настоящая мать, а ты не говоришь! — И вдруг, снова став маленьким ребенком, он уткнулся головой ей в колени и заревел. Она похлопывала его по круглой попке, обтянутой ночной рубашкой, и вздыхала.
— Несчастье ты мое, — приговаривала она. — Ну что мне с тобой делать? — Потом уложила его в постель и накрыла одеялом. — Дать тебе чаю? — спросила она с наигранным оживлением и, когда он замотал головой, воскликнула: — Сейчас принесу!
Чай среди ночи был для Кейт верхом баловства. Она накинула старое пальто и спустилась в кухню, освещенную прикрученной керосиновой лампой. В печке еще тлели угли, она раздула огонь и поставила на него большой железный чайник. Тяжело поднимаясь обратно с кружками горячего чая, она услышала, что Джимми все еще плачет, и остановилась.
— Направь меня, господи! — сказала она громко.
Потом Кейт присела на кровать и потрясла его за плечо.
— Ах ты, сарделька моя, ну-ка выпей! — сказала она шутливо. Он всегда смеялся, когда она его так называла.
— Не хочу! — отмахнулся он. — Скажи, кто моя мать!
— Пей сейчас же, паршивец ты этакий! — рассердилась она. — Пей, а то ничего не скажу.
Джимми приподнялся, и Кейт поднесла кружку к его губам, но мальчика все еще била дрожь, и чай пролился на рубашку и на постель.
— Мои лучшие простыни… — пробормотала она.
Потом взяла свою кружку и уставилась в угол, словно стараясь избежать его взгляда.
— Она и есть твоя мать, тетя Нэнс, — сказала Кейт жестким монотонным голосом. — Хорошая мать и жен щина хорошая, грош тебе цена, если скажешь про нее худое слово или кому другому позволишь. Не повезло ей, полюбила не того человека. Она еще ничего в жизни не понимала. А он этим воспользовался. Не она первая, не она последняя.
— Кто он был? — спросил Джимми.
— Не знаю и знать не хочу.
— Кто он? Я его все равно найду и убью.
— Да ты что? Выкинь это из головы! — прикрикнула она. — Он твой отец, ты его часть, начнешь презирать его, и себя презирать придется, а тогда тебе конец.
За окном начало светать, а Кейт все говорила и говорила, полумертвая от усталости. Когда она потом рассказывала об этом соседкам, то признавалась с горьким смешком, что наплела все от начала до конца, а как же иначе, откуда ей знать, что было на душе у такой девушки, как мать Джимми. Но тогда, ночью, это не казалось ложью, напротив, тогда она была уверена, что говорит чистую правду, известную только ей да господу богу. И, как ни странно, рассказ ее успокоил Джимми. Он снова стал мужчиной. Как только Кейт удалось внушить ему, что его мать жертва, он позабыл о собственном горе.
— Мам, ну а почему она не взяла меня к себе? — спросил он серьезно. — Я бы о ней заботился.
— И позаботишься еще, успеешь, — ответила Кейт грустно.
И хотя потом ей становилось смешно, когда она представляла, как бы Джимми заботился о матери, в ту минуту его вопрос больно кольнул ее — ведь о ней никто не позаботится. Дочери не то что сыновья, на них матерям надеяться нечего.
— Мам, а не выходит, что мы с Джеймсом какие-то не такие? — спросил он под конец, и она поняла, что это беспокоит его больше всего.
— Да ничего подобного! — воскликнула она и в первый раз почувствовала, что слова ее идут от самого сердца. — Чем же вы хуже других? Только дурные люди, завистники, могут так сказать. Ты с такими еще встретишься, не беспокойся, — сказала она, стиснув руки, — подонков на свете не оберешься, носятся со своими бумажками о браке да о крещении и смотрят свысока ка тех, кому сами в подметки не годятся. Но запомни, Джимми, что я тебе скажу, — не слушай их! Не давай себя убедить, что ты хуже. Нисколько не хуже! Нет! Во сто раз лучше!
Удивительные слова в устах добропорядочной старой женщины, которая к тому же никогда не верила в любовь.
Когда Джимми было четырнадцать, а Джеймсу восемь с половиной, мать Джимми решила, что пришло время взять его к себе. Жизнь ее начала было складываться удачно. После рождения Джимми ей повстречался хороший человек, который ее полюбил. Она рассказала ему свою историю, и в отличие от других молодых людей в округе, которые шарахались в сторону, стоило им почуять запашок скандала, он рассудил, что это может случиться с любой порядочной девушкой. Мать Джимми никак не могла поверить в такое благородство и несколько лет не решалась выйти за него замуж. Когда же наконец перестала сомневаться в его и своей любви, было уже поздно, такова ирония судьбы. Они прожили много лет вместе, но оставались бездетными. Еще до того, как стало ясно, что детей у них не будет, ее муж предлагал усыновить Джимми и воспитывать его, как будто он их ребенок, но Нэнс все медлила. Сначала отговаривалась тем, что лучше им растить их общего законного ребенка в нормальных условиях, Джимми можно будет взять и позже. Но теперь надеяться на появление детей не приходилось, и она стала винить себя — ей, мол, послана кара за то, что когда-то она предала Джимми. В конце концов ее муж настоял на своем — Джимми будет жить с ними, а соседи пусть себе болтают что угодно.
Для Кейт это решение было ужасным ударом, хотя, казалось, с чего бы, ведь она давно говорила соседям, что надо бы дать Джимми приличное образование и вообще пора ему жить среди людей своего круга. А теперь, выходит, она такая же ревнивая и такая же собственница, как все. Кейт никогда не осуждала мать Джимми и никому этого не позволяла, но теперь чего только о ней ни говорила.
— Когда он ей не был нужен, она о нем и не всщ>' минала, а теперь вдруг понадобился, — жаловалась ойа миссис Сомнерс.