Современная канадская повесть
Шрифт:
Зять Лэндона построил просторный новый гараж, где у него помещались лодка и фургон. Были там еще верстаки, полки для инструментов и шкафы под замком — в них Херб держал ружья и охотничьи ножи, ибо находился в состоянии непрерывной войны с живой природой. К Лэндону его зять относился сдержанно, но часто показывал ему свои владения, особенно после очередной покупки. Временами он, казалось, забывал, что Лэндон когда-то жил в этом доме.
— Послушай, Маргарет, — сказал Лэндон. — Элен — прекрасная баба. У нее самое доброе сердце в мире, и она хочет как лучше. Но она может показаться тебе не в меру любопытной. Иногда бывает и резковата, понимаешь…
— Думаю, что да.
— Случается, производит странное и отталкивающее впечатление.
— Фредерик! Ты делаешь все, чтобы я возненавидела эту бедную женщину, еще не видя ее. Прошу тебя, не беспокойся.
Она похлопала его по колену.
— Если
— Ты напрасно обо всем этом беспокоишься. Думаешь, я прожила всю жизнь затворницей? Это не так… Кое-кто из моих родственников — очень… странные люди. Старая тетка Энна из Монреаля… Ну, хватит. Идем, знакомь меня с твоей сестрой…
— Ладно, только учти — я тебя предупредил, — сказал он, вылезая из машины. — И засиживаться не будем. Я сегодня не настроен выслушивать ее кудахтанье. По чашечке кофе и до свидания. И сразу же едем к отцу… — Он знал, что брюзжит, но ничего не мог с собой поделать. Перед встречей с сестрой ему каждый раз словно шлея попадала под хвост.
На пороге он нажал кнопку звонка и прислушался — внутри прозвучали первые семь нот песенки «Благослови этот дом». Через стекло он увидел, как по коридору спешит Эллен, вся сгусток нервной энергии, а одета с намерением убить наповал — в желтый брючный костюм. Последние два-три года она подрабатывала в магазине готового платья и одевалась соответственно. Эффект, по мнению Лэндона, был комический — уж больно не вязались эти наряды с ее внутренним обликом. Эллен ведь была, по сути, суровой пресвитерианочкой и в таком костюме выглядела расфуфыренной и решительно не в своей тарелке. Для ее аскетической и прямой натуры он был слишком фривольным. У нее были все фамильные черты Лэндонов — быстрая и неулыбчивая, как ее отец. Вечно суетится, ее ничего не стоит выбить из колеи, прирожденная пессимистка. Таким же капризным фонтаном энергия рвалась из Билли. Эллен открыла дверь. Оглядывая Маргарет, подставила Лэндону холодную сухую щеку.
— Ну, как ты, дорогой?
— Прекрасно. Эллен, позволь представить тебе моего близкого друга, Маргарет Бошан…
Эллен улыбнулась и поздоровалась.
— Какой приятный сюрприз, Фред.
За ее утянутой в брюки попкой они прошли в гостиную.
— Слушай, что за праздник такой? — спросил Лэндон. — Ты прямо как с картинки. — Он пригляделся. Точно, на ней был — уму непостижимо — парик с сединой. Перманентный «перманент». Он хотел отпустить шутку, но воздержался.
— Мы сегодня после обеда собираемся к Кей Суонсон на бридж, — объяснила Эллен, усаживаясь и приглаживая жесткие седые завитки.
— А где Херб с детьми? — спросил Лэндон.
— Он сегодня работает. У них сейчас идет распродажа мотосаней — конец сезона. Так что он всю неделю вкалывает, как зверь. А дети — у Каули. Только что гриппом переболели — мы с ними так намучались!
В комнате Лэндон вдохнул воздух всей грудью. Эта комната называлась у них «общей» — небольшая, темноватая и квадратная, темно-бордовые портьеры, старое пианино, на котором, кроме деда, никто не играл. По воскресеньям в послеобеденные часы он выкуривал из дому всю семью — распевал песни из оперетт Зигмунда Ромберга [87] . «Принц-студент». «Песня пустыни». «Жажду тебя… Каждый вечер я жажду тебя». Голос у старика был никудышный, надтреснутый тенор, но играл он бурно, музыка так захватывала деда, что по его большим щекам порой струились слезы.
87
Американский композитор (1887–1951).
Сейчас комната стала просторнее, светлее. Херб сломал стену и занял часть площади у столовой. Лэндон одобрил такое решение, хотя комната была ему не по вкусу — захламлена вещами. Приставные столики, торшеры, кресла, повсюду цветное стекло: маленькие лебеди и райские пташки заселили все треугольные угловые полки и оконные карнизы. Тут же несколько больших керамических ваз и кувшинов. Эти здоровенные посудины стояли на полу, а в них — засушенные цветы или похожие на папоротник перистые косицы, которые колыхались, когда ты проходил мимо. У одной стены стоял камин из белого кирпича, внизу — груда пластикового угля, который свирепо раскалялся докрасна, стоило повернуть ручку регулятора.
Лэндон сидел на шишковатом диване и ждал — вот сейчас в нижнюю часть спины внедрится боль. Так бывало всегда, когда он сидел на этой длинной бугристой поверхности. Эти «дрова» назывались «Французская провинция». Якобы аристократическая мебель «докатилась» до гостиных представителей среднего класса! А что, сейчас простые люди из кожи вон лезут, чтобы выделиться. Им подавай атрибуты богатой и роскошной жизни. Что первым делом покупает какой-нибудь дергающийся в конвульсиях поп-музыкант или киноактер, заключивший контракт на миллион долларов? «Роллс-ройс», что же еще? Тут Лэндон спохватился. Хватит ковыряться в себе, надо быть повнимательнее. Это было очень на него похоже — погрузиться вот так в молчание, предоставив водам общего разговора омывать его. Между тем Эллен активно ловила рыбку в этих водах! Так вы француженка, Маргарет? Нет? Полька! Ноже мой, как интересно! Удивительное совпадение! На этой неделе для «Клуба ножа и вилки» приготовили польское блюдо — они раз в неделю собираются в молитвенном доме на ужин, и прихожане готовят блюда разных стран. Это идея мистера Гейблера. Он их новый священник. Для чего это де лается? Чтобы народы мира терпимее относились друг к другу, лучше друг друга понимали. В итальянский вечер Эллен готовила спагетти и рагу. Но сейчас как следует приготовить пищу — проблема! В продуктах — сплошная химия! Теперь никто не знает, что он ест. Только что она читала об этом статью в журнале. Это было нечто!
Лэндон слушал, положив руку на спинку дивана, сочувственно кивал. Начинается. Внутри все у него напряглось, как у бегуна. Он прекрасно знал этот журнал, к тому же на кофейном столике перед ним лежало несколько номеров. Главным редактором там был некий калифорнийский радиосвященник. В воскресенье утром его запускают в эфир почти во всех маленьких городках. Он вещал о Страшном суде и гибели человечества. Мир катится под откос. Люди погрязли в пороке, потонули в алкоголе, обкурились наркотиками. Промышленная революция распоясалась, на нее нет никакой управы. Во что превратились города! А расовые отношения, а атомные бомбы, а то, что человек уже не знает, чем он потчует свой желудок? Хорошенькое дело! Что ж, это была неплохая карта для людей, которым опостылела собственная неудавшаяся жизнь. Безликие посредственности не первой молодости и снедаемые завистью старые хрычи — они выброшены из игры и уже ничего не выигрывают. А может, не выигрывали никогда. Им осталась одна надежда — полный крах всего. Тогда они скажут: видите, мы же вас предупреждали. Лэндон понимал, в чем привлекательность такого подхода. Эллен в канареечном костюме жаловалась на то, как все под солнцем несправедливо, и Лэндон вспомнил слова Веры: «Маленькая птичка сердится на твердый орешек». Да, это в точку. Эллен все еще распространялась о питании. Конечно, обжорство — хронический грех среднего класса. Попросите людей рассказать, как они провели отпуск, — и вы получите полное меню ресторанов «Хауэрд Джонсон» и «Холидей инн». Но кто он такой, чтобы рассуждать об обжорстве? Конечно, это все нервы, но не худо бы сестрице заткнуться. Да где там, наверное, такое просто выше ее сил. Подождите, а в маленьком ресторанчике в Вене — таком забавном! — они, кажется, ели польское блюдо! Или в Цюрихе! О-о, так вы были за океаном? Ну, Маргарет — просто прелесть! Ей и в голову не придет над кем-то поиздеваться, запускать язвительные стрелы ей не дано. Она проявляла неподдельный интерес. Ну конечно же, Эллен и Херб прошлой осенью путешествовали по Европе! Ужасно удачная поездка — семнадцать стран за двадцать три дня! Из Бей-Сити желающих набралось на два автобуса. Они летели чартерным рейсом, им подавали шампанское, хотя лично она не пьет. А как испохаблены эти европейские города! К примеру, каналы в Венеции. Народ бросает в них мусор! А ты плывешь сквозь все это в гондоле!
— …Да вы, братцы, наверное, проголодались, — вспомнила Эллен. — А я-то знай себе мелю языком.
Тут Лэндон очнулся.
— Спасибо, Эллен, не нужно… Мы уже обедали, в дороге. Просто по чашечке кофе, если можно. У нас мало времени.
Его слова озадачили Эллен.
— Мало времени? Но это чудно, честное слово! Должны же вы перекусить. Я ждала…
— Пожалуйста, Эллен, ничего не надо… — Лэндон поднял руку, как автоинспектор. — Прошу тебя…
— Ну, нет так нет, — сказала она, поднимаясь с кресла. — Чудной вы народ!
Сестра продолжала вести разговор из кухни, время от времени выглядывая из-за угла — убедиться, что они еще здесь.
— Фред, отец будет рад тебя видеть. Понимаешь, от нашего общества он уже устал. Друзьями он никогда не был богат, сам знаешь. А те, что были, почти все поумирали. Мне кажется, он от нас устает. Но нам эти визиты — не сахар. Ведь мы ездим к нему каждую неделю, и говорить просто не о чем. Посидишь у него немного и начинаешь ломать голову — что еще сказать?
— Как он, кстати говоря? — спросил Лэндон, наклоняясь вперед и похрустывая пальцами.