Современная китайская проза

Хуа Шао

— Давай левее немного, левее… — лениво командует Пань Лаоу, даже не поднимая век. Он ведь на плоту старший.

Ши Гу по-волчьи глянул на Пань Лаоу и подошел помочь Чжао Ляну.

Пань Лаоу бросил взгляд на Ши Гу и, довольный, расхохотался. Набил трубку, раскурил ее и нетерпеливо сказал мне:

— Ха-ха, в семье поучения, на плоту закон. Люди молодые должны побольше трудиться, из них сила прет, как вода из ключа, вот пусть и находят ей применение.

— Сволочь! — выругался Ши Гу.

— Кто сволочь? — Пань Лаоу встал.

— Ты! — выкрикнул решительно Ши Гу. — Ты-то что делаешь? Когда лес волочить, плот сбивать, кабинку строить, ты, свинья толстомордая, лишь командуешь.

— Эй, парень, ты полегче!

— А ну тебя, с тех пор как отплыли, палец

о палец не ударил.

— Не твое дело, чего звенишь зря!

— Ну, хватит. Из тысячи монет за работу тебе четыре сотни, а мне с Чжао Ляном по триста оставил… Только и умеешь, что глотку драть.

Оба начали переругиваться, все больше распаляясь.

— Что, подраться хочешь? — Пань Лаоу засунул трубку за пояс, поплевал на ладони. — Ну давай, парень, подходи. Посмотрим, кто в воде будет!

Ши Гу ухмыльнулся и с горящими глазами двинулся на Пань Лаоу.

Чжао Лян поспешно бросил свое весло, встал между ними, загородил дорогу Ши Гу.

— Это что такое, это…

Я прежде не бывал свидетелем таких сцен и сидел потупившись.

— Пусти, сегодня уж я из него душу вытрясу! — Ши Гу, стараясь отстранить руки Чжао Ляна, рьяно лез на Пань Лаоу.

Но Пань Лаоу хитро глянул на них, одним прыжком оказался позади кабинки и так громко захохотал, что на берегу несколько птиц испуганно взлетели в воздух.

— Ха-ха… — Чжао Лян понял, что Пань Лаоу нарочно разыграл испуг, и сам засмеялся. Одураченный Ши Гу растерянно стоял поодаль, не зная, куда пойти.

— Ладно, хороший петух с псом не дерется, не буду я с тобой драться. — Пань Лаоу тряхнул головой и смерил Ши Гу пронзительным взглядом. — Это потому, что ты по-настоящему и не хотел драться. А если б хотел, Пань Лаоу всыпал бы тебе. Что, браток, хотел на мне зло сорвать? Не выйдет, со мной такой номер не пройдет… Эх, я и сам знаю, жизнь не сахар, я такой же, как ты…

Он вышел из-за кабинки, подошел к Ши Гу и по-дружески положил ему руку на плечо.

— Я-то знаю, дело не в том, что в тебе сила бродит, и не в том, кто сколько денег за работу получает. Просто сейчас мы плывем мимо горы Цзиньшань, вот тебе и невесело. Но только к чему быть таким сердобольным? Из-за бабы мучиться — это пустое. Женщины — как цветы на дереве: сегодня распустились, а завтра опадут. Они как вода в реке: обволокут тебя, окрутят, а там глянь — уж и унеслись далеко-далеко, и след их простыл!

— Чушь порешь! — Ши Гу махнул рукой и сел рядом.

— Я никогда ерунды не говорю. Много знавал я старых сплавщиков, раньше всяк был сам себе голова. Вот и я так семью и не завел, до сих пор бобылем хожу. Как думаете, почему это?

Никто, естественно, не ответил. Пань Лаоу тихим и мягким голосом продолжал, словно разговаривая сам с собой:

— Я с пятнадцати лет плоты сплавлял, для меня небо — одеяло, а вода — постель. Один старый сплавщик наказал мне: сплавщикам ни в коем случае нельзя заводить семью. Не говоря уж о хлопотах и расходах, женщине твоей одно горе выйдет. Покуда ты жив, будет она одна сидеть, а если погибнешь, то и тела твоего не сыщут. Я тогда к этим словам не прислушался, все думал найти хорошую девушку, завести дом, хозяйство. В тот год весной я сплавлял плот до переправы в Сияне, а лес был тогда возле Усиской излучины. В тот день рано утром одна девушка пришла на берег стирать белье, а наш плот как раз поблизости остановился. Она и говорит мне: «Уважаемый сплавщик, позволь мне на твоем плоту постирать». Я говорю: «Заходи, но давай побыстрее, а не то мы тебя с собой увезем». А она мне со смехом и говорит: «Ну и увозите, чего мне бояться?» Смеется она, а зубки у нее такие красивые, белые. Я смотрю, как она белье стирает, разговариваю с ней. Она долго стирала, и я долго с ней говорил. Наконец она встала, одной рукой взяла свою корзинку, другой закинула свою длинную косу на плечо, улыбнулась мне и ушла. А скалку свою забыла на плоту, да я не стал ее догонять и кликать. Очень мне хотелось, чтобы она еще раз пришла за своей скалкой. На следующее утро она действительно пришла, спрашивает меня: «Уважаемый сплавщик, не видали ли вы мою скалку?» Я

говорю: «Да вот она, я целый день ждал, когда ты за ней придешь». — «Из-за этой скалки вы целый день пути потеряли». — «Больно скалка хорошая. Жаль было бы, если бы ты ее потеряла». — «Ну и добрый же ты сплавщик. Что же, эта скалка из золота, что ли, сделана?» Туда-сюда, я с этой девушкой четыре дня не расставался. На пятый день пришлось уж мне отчалить. Та девушка пришла меня проводить, у нее слезы на глаза навернулись, сама слова вымолвить не может. Я обещал ей, что, как только доставлю плот в город, тут же вернусь за ней, привезу ей колечко, сережки, кофточку из сучжоуского шелка. Она покраснела, протянула руку, легонько дотронулась пальчиками до пуговиц на моей куртке. И сказала тогда, что от праздника Цинмин до праздника Дуаньян каждый день будет встречать меня на той переправе и будет надевать красную кофточку, чтобы я издалека смог ее заметить…

— Ха, тоже обещала надеть красную кофточку. — Чжао Лян оживился и ткнул Ши Гу пальцем в бок.

Ши Гу поднял голову, посмотрел на Пань Лаоу, глаза его засияли.

— А потом? — Я не слыхал этой истории, и мне было интересно.

Пань Лаоу раскурил трубку, выпустил дым:

— Эх, на конском хвосте да бобы висят! Что и говорить! В тот год весной воды мало было, ну, я у затона Гуаньинь напоролся на пароход, и уйти в сторону нельзя было, пароход вдарил по плоту, плот и разлетелся, бревнышки аж в воздух взмыли, люди в воду упали, девятеро погибли как один. Ну а мы, трое парней, кинулись бревна по реке собирать, да только и половины не собрали. А если бревен нет, то не только денег не дадут, но еще и за потерянные бревна взыщут. А денег нет — будешь в долг работать, пока все не выплатишь… Пришлось даже все с себя продать, осталась только пара штанов. И так, и этак крутился, за любую работу брался, едва успел в день летнего праздника вернуться к той переправе. Гляжу на берег, вижу, что под ивами стоит девушка в красной кофточке. Я хотел позвать ее, да не осмелился: где обещанное мной колечко? Где сережки? Где кофточка шелковая? С чем пойду я свататься к ней в дом? Да и, пойди она за меня замуж, чем я буду кормить ее? Меня долги давят, как мельничный жернов, того и гляди придавят насмерть… Нет, не буду я причинять ей зла… Подумал я так и повернул обратно, и уж далеко ушел, а все еще было видно, как среди зеленых ив выступало красное пятнышко — это она была…

Пань Лаоу привычно тряхнул головой и продолжал:

— Ну, ясное дело, погоревал я маленько, а потом полегчало. Поверил я тогда старому сплавщику: не должен сплавщик заводить семью — вода соединит, да вода и разлучит… Конечно, то было в старое время. Но сейчас-то что изменилось? Река — все та же, плоты — те же, и, как прежде, то ветер, то дождь, и солнце, и комары кусачие; безделье, заботы и гибель людей на плотах — все по-старому… Ох и горькая же доля у сплавщиков!

Пань Лаоу умолк, легонько постучал трубкой. Помолчав немного, Ши Гу отошел к краю плота, лицо его опять стало мрачным.

Чжао Лян взволнованно кашлянул пару раз, глухо сказал:

— Верно, не должен я на полдороге выходить из дела, надо сплавлять.

— Мы же договорились, — сказал ему Пань Лаоу.

— Делать нечего, дома девять ртов есть просят.

— С тремя сотнями выкрутишься.

— Эх и тоскуют и волнуются же за меня жена и дети. — Плоское лицо Чжао Ляна помрачнело, он осторожно спросил: — Старший брат, а с нами вроде того дела не приключится?

— Что? Встретить девушку в красной кофточке?

— Нет, я про плот говорю…

— Не болтай! — зло крикнул Пань Лаоу. — С Пань Лаоу можешь быть спокоен. А случится что, ты ведь меня знаешь. Не получим за работу, так я тебе свои триста отдам!

— Шкура плешивая! — бросил Ши Гу. — Случись что, ты ведь сам гол, как скорлупа яичная!

— Тебе, парень, видно, не терпится со старшим потягаться?

Ши Гу не обратил внимания на слова Пань Лаоу, тяжело вздохнул и ушел спать в кабинку.

На реке поблизости покачивался бамбуковый плот, а на нем стоял старик-рыбак; на краю плота сидели четыре белые цапли и полоскали в воде крылья.