Современная норвежская новелла
Шрифт:
Для фру Халворсен это была совершенная бессмыслица, да и вряд ли кто смог бы уловить здесь какой-нибудь смысл. Но о смысле фру Халворсен и не думала. Главное, что господин Конрадсен запел. Она слушала:
Ведь в Вавилоне том развратном Ура! Кутить5
Стихи в переводе Л. Горлиной.
А она-то всегда думала, что господин Конрадсен суровый и достойный уважения человек, которому не придет в голову прятать в укромном местечке бутылку вина или петь непристойные песенки. Но таковы мужчины. Вечером дома, когда дети легли спать, она рассказала обо всем своему мужу.
— Подумать только! А я была уверена, что он порядочный человек!
— А что? — спросил Халворсен, сидя в кальсонах на кровати и держа в руках подтяжки. — Разве он не порядочный?
Его мысли, естественно, потекли в определенном направлении, ибо жена его сумела довести их супружескую жизнь до той критической точки, когда мужчина начинает поглядывать на жену соседа. К тому же мужчины воспринимают вещи только в одном плане, так как у них испорченное воображение. Халворсен в этом отношении не отличался от других мужчин. Он ничего больше не сказал, но с интересом ждал продолжения. Вот как! Значит, Конрадсен непорядочный? Сам-то Халворсен порядочностью был сыт по горло. Но Конрадсен! Помахивая подтяжками, он задумчиво глядел на жену. Он был не лишен этого… как его называют… да, оптимизма. Это когда мужчине требуется немножко развлечения. Но он остерегался выглядеть слишком большим оптимистом.
Вот жена обозвала Конрадсена непорядочным. А что он такого сделал? Подумаешь, спел несколько легкомысленных куплетов! Халворсен лично предпочел бы, чтобы все стихи на свете были легкомысленными. К сожалению, многие любят умные стихи…
Он ничего не сказал, но про себя пессимистически подумал: «Нет, нет. Что-то тут не то». Он повесил подтяжки и залез под перину.
Шли годы. Конрадсен жил, как прежде. Видимо, фру Халворсен была не таким уж плохим знатоком человеческих душ. Первое впечатление не обмануло ее. Господин Конрадсен был действительно суровым и достойным уважения человеком.
От одного рождества до другого Конрадсена частенько можно было видеть за столом с карандашом в руках решающим арифметическую задачу — впрочем, может быть, это случалось не так часто, кто знает? Задачка была не особенно трудная, к тому же он не раз решал ее прежде. Выглядела она примерно так: если человек родился в 1880 году, сколько лет будет ему в 1915-м? Последняя цифра, естественно, с годами менялась.
Он сидел с карандашом и считал, считал, делая вид, что задачка очень трудная. Ему хотелось продлить удовольствие. Он даже немного мошенничал: нарочно ошибался и пересчитывал снова и снова, но, будучи человеком достойным уважения, не отступался, пока не находил правильного ответа. Тогда он подчеркивал цифру жирной чертой. «Ага, 35!» — говорил он и аккуратно, красивым почерком выводил: 20 + 3 + 12 = 35 и еще раз говорил: «Ага!» 20 — это ее возраст, когда они поженились, 3 — годы их супружества, 12 лет прошло после ее бегства с развратным дельцом и 35 — ее нынешний возраст. Ты уже не так молода, Аннелиза. Годы берут свое!
Год за годом каждое рождество праздновал он свой праздник мести. А фру Халворсен считала, что вот теперь все идет, как положено в порядочном доме. Потому что господин Конрадсен и не влюбился, и не повредился в уме, и в глубине души он, оказывается, был человек истинно верующий. Иначе она ни в коем случае не стала бы работать у него до самой его смерти. Отныне она говорила о господине Конрадсене только хорошее.
Как читатель мог уже сам вычислить,
Рождеству в этом году он радовался, как дитя. «Старая карга, — говорил он. — Тебе уже шестьдесят. Ты ковыляешь, словно утка. И никаких больше бедер, и ничего такого. А что говорит твой банкир, а? Так вам обоим и надо. Ха!»
Под окном по улице маршировали немецкие солдаты. Конрадсен не знал, что это немцы. Как-то, правда, он слышал, что кого-то расстреляли. Хорошо бы, это был тот мошенник, что в 1903 году украл у него жену.
В сочельник утром он медленно и важно шествовал по улице Карла-Юхана и поглядывал на витрины — не забыл ли он чего-нибудь купить к праздничному ужину. Товаров в магазинах было мало, и у него было какое-то неясное ощущение, будто и народ стал не тот. Наверное, потому что у них не было никакой цели в жизни. Кругом было много солдат, это ему тоже не нравилось, хотя он не понимал почему.
Он остановился перед галантерейным магазином и стал изучать цены, выставленные в витрине. Он бездумно наслаждался, пробегая глазами ряды цифр, ибо вся его жизнь — если оставить в стороне Аннелизу и ее любовника — состояла из цифр. Он прочел: 40; 3; 37; 80…
— Неправильно, — сказал он громко. — Это ошибка. Должно быть…
Вдруг палка выпала у него из рук и нижняя челюсть отвисла, как много лет назад у фру Халворсен, когда она услышала, что господин Конрадсен поет легкомысленные куплеты. Он покачнулся. Непослушным языком он пытался еще протестовать, выговорить что-то похожее на «нет», но цифры в витрине спокойно чернели на ярлыках, их нисколько не трогало, что Конрадсен сказал «нет». И он грохнулся на тротуар.
После праздника в «Моргенбладет» появилось двенадцать строк петитом, посвященных бывшему управляющему Юсефу Конрадсену. Так много места отвели ему, потому что он был уважаемым человеком, и его верная экономка вдова Халворсен в качестве трогательной подробности сообщила, что подписку на «Моргенбладет» покойный получил по наследству от своего отца. Верность была характерной чертой Юсефа Конрадсена. Этот казавшийся суровым человек тайно делал много добра людям и в глубине души был истинно верующим. Словом, он был человеком старой закалки.
Волчий капкан
Перевод К. Федоровой
Если есть в доме дурак, значит, там правит глупость. Дурак не позволит себя оттеснить. Наоборот, это он подминает под себя окружающих, потому что те, кто хочет бороться с дураком, должны пользоваться его же собственным оружием, всякое другое против него бессильно. Не всегда удается идти своим путем, предоставив глупость самой себе. Сколько глубочайших трагедий как в истории, так и в частной жизни вызвано тем, что человечество было отдано на милость глупости. Но исторические события пусть сами за себя говорят. А в частной жизни не раз именно тот, кто, казалось бы, лучше вооружен, оказывался во власти существа слабого. Иногда человека связывает ребенок, а иногда слабый обладает какими-то качествами, которые привлекают более сильного. И тогда порвать оковы больнее, чем носить их на себе.
Когда-то в Канаде я работал на ферме у пожилой бездетной четы. Они обосновались в богом забытом местечке, и им не на кого было пялиться, кроме как на своего батрака. Они изучали меня с раннего утра до позднего вечера, от их пристального взгляда не ускользнула ни одна мелочь.
Больше всего меня раздражала их речь. Говорят, что глаза — зеркало души. Бог его знает, откуда пошло это выражение. На самом же деле зеркало души или, если хотите, ее голос — это, конечно, речь. В числе «особых примет» полиция, кроме всяких прочих, кои здесь не будем перечислять, должна бы учитывать и словарь человека: имеет ли человек в своем распоряжении тридцать тысяч, или тысячу, или, к примеру, три сотни слов. Чета, в лапы которой я попал, обходилась тридцатью четырьмя словами.