Современная норвежская новелла
Шрифт:
— Мой парень и солома моя, а ты заткни глотку, — огрызнулась Бирте из-под тюка соломы.
Свен проводил их до самого конца хутора. А остановившись, все кричал им вслед. Они шли быстро, чтобы поскорее уйти от него. Тропинку сменила проезжая дорога, и можно было идти рядом.
«И дорога у них есть», — думала Бирте. Они подошли к открытому месту, где лежали штабеля торфа, и сняли тюки. Бирте трясло от пережитого волнения и злобы. Свен ранил ее в самое сердце. Был уверен, что это пройдет ему безнаказанно. «Неужели все люди так о нас думают?» Эта мысль ужаснула ее. Такое чувство испытываешь, когда лежишь ночью во мраке и ощущаешь, как холод безжалостно проникает в дом. «Вот что значит бедность», — сказала она себе. Ей захотелось огня, тепла.
Она собрала сухой травы, веток.
— Хорошо, что я напомнила ему о сене, — пробормотала Бирте. — Я уж позабочусь, чтобы он об этом не забыл!
— Это правда, что он украл сено? — спросил Сигвал.
— Да, украл! А теперь старался унизить нас потому, что знает, что мы… — Она не сказала «впали в нужду», не хотела говорить этого громко, боялась накликать беду. — Он старался унизить нас, — повторила она.
— Расскажи, как он украл сено, — сонно пробормотал Сигвал. Он слышал об этом и раньше, но это было похоже на сказку.
— Потом, теперь надо идти.
Но она продолжала сидеть, тело было такое тяжелое. Да и голова немного кружилась, перед глазами ходили разноцветные круги, может быть, это дрожал воздух над углями, пронизанный солнечным светом. Она протянула руки к углям, жгучий жар словно пробудил ее. Это те же руки, что и в ту пору, когда она подстерегала Свена на краю своего участка. За два дня до того исчезли две копны сена. Она была в этом уверена, ибо пересчитала копны накануне, и была почти уверена в том, кто их украл. В темноте ночи она разглядела, что кто-то словно тень бродит между копнами, переходит от копны к копне, ощупывая их. Потом призрак вынул веревку и стал обвязывать копну. Она подождала, пока он кончил свое дело и присел, чтобы взвалить сено на спину, и подошла. Подошла совсем вплотную, и только тогда он ее заметил. Пока жива, она не забудет его взгляда. «Пойдешь со мной!» — сказала она и пошла впереди, по лугу, к хутору. Он шел за ней как собака. «Чего ты хочешь? — бормотал он, — я не понимаю, что ты хочешь со мной сделать?» Он чуть не плакал. «Дать тебе поужинать!» — ответила она и вошла в кухню. Он послушно шел следом и сел на скамейку у кухонного стола, а она поставила на стол масло, лепешки, молоко, сыр — чего только не было тогда в доме, теперь ей просто не верится, что так оно все и было. «Что тебе нужно! — ныл он. — Не могу же я есть твою еду!» Он заплакал. «Ешь», — сказала она и села напротив него за стол. Она помнит, как дрожали его руки, когда он взял лепешку. «Намажь маслом!» — приказала она. Он жевал и глотал, а как только прекращал жевать, она бросала на него такой взгляд, что он снова принимался за еду.
Они встречались и разговаривали после того случая, но он всегда отводил от нее взгляд и смотрел куда-то в сторону. Теперь же он смотрел на нее в упор, да, он предложил ей молока и еды, чтобы унизить ее. Он никогда не посмел бы этого сделать, будь она моложе, или если бы был жив ее сын, или если бы она несла на продажу в город масло и телячью тушу.
Раньше его ненависть придавала ей бодрости, напоминала о тех добрых временах, когда она была молода и сильна, когда жизнь ей улыбалась. Теперь, вспоминая его елейную воровскую морду, она испытывала нечто похожее на страх. «Все перевернулось!» — думала она с бессильной горечью. Смотрела на свои руки над костром и пыталась вспомнить, как дрожала его рука, когда он брал ее лепешку. Но воспоминание потеряло силу, она видела только собственные руки.
«Хорошо, что я напомнила ему об этом», — снова подумала она. Сигвал заснул. Она чувствовала себя виноватой, что отказалась от предложенных Свеном молока и еды. «А могла ли я поступить иначе?» — ответила она сама себе. Она знала, как Свен стал бы болтать… «Они так изголодались, что нам пришлось дать им поесть». Вот о чем будут думать люди, когда повстречают ее и Сигвала. Такое люди никогда
— Черт возьми, я еще не падаль какая-то! — прошептала она и разбудила Сигвала. Похлопала себя руками по плечам, чтобы согреться, и вскоре они опять зашагали.
Они подошли к городу в середине дня. Она уже не гордилась тем, что им удалось дойти. С каждым шагом ноша становилась все тяжелее. Иногда ей казалось, что больше она не выдержит. И только воспоминание о елейной улыбке Свена придавало ей силы идти. Сигвал так устал, что с трудом поднимался после каждого отдыха. Он плакал и жаловался, что веревки режут ему спину, страшно было смотреть на худенькие ножки, семенившие перед ней. Они вышли на шоссе. По обе стороны стояли хутора с огромными лугами, сверкавшими зеленью на солнце там, где иней растаял. Луга чередовались с пашнями, с бледным жнивьем на них. Она забыла, что здесь такие большие угодья, и, глядя на высокие риги, думала о том, сколько же там соломы. «Хозяева могут нагрузить ее прямо на телегу и везти в город на рынок», — уныло подумала она, увидев на дороге пучок соломы. Дойдя до поворота, она увидела и воз соломы. Он был так велик, что не было видно ног лошади. На возу сидел мужчина, погоняя лошадь.
Сигвал тоже его увидел и остановился.
— Посмотри, — всхлипнул он.
— Это не свейгенесская солома! — ответила она и подтолкнула его, чтобы он шел.
Она не боялась, что трудно будет продать солому. Раньше, когда они с сыном отправлялись в город на лодке, они часто брали с собой несколько тюков и всегда их сбывали. Поторговавшись с купцом о ценах на другие товары, которые они привозили, сын как нечто само собой разумеющееся говорил:
«А еще у нас в лодке парочка тюков соломы!» И торговец отвечал: «Очень хорошо, нам нужна солома для постелей». Или же, если он уже купил солому у других, говорил: «Отнесите ее в товарный склад, мы найдем ей применение!»
А сейчас у нее всего два тюка, и она заметила, что в городе на них обращают внимание. Люди обходили их, чтобы к одежде не пристала солома. Одна дама с множеством свертков в руках задела тюк Сигвала и, сердито счищая с себя соломинки, крикнула им вслед: «Это безобразие, вы всех пачкаете!» Проходя мимо подвод, они жались к стене, дожидаясь, пока путь освободится. «Держись ближе ко мне!» — кричала она Сигвалу, боясь, что он отстанет.
Наконец они добрались до лавки торговца. Позади дома между товарным складом и морем было большое открытое пространство, там они сложили свои тюки. Там стояло много лошадей, повозок и пройти было нелегко. В помещении склада несколько молодых парней разбивали ящики, а пожилой рабочий таскал ящики со стружками к костру у моря.
— Здесь хватает хлама! — крикнул он, как только увидел их. Потом подошел, осмотрел оба тюка, потрогал солому.
— Здесь нет места, — сказал он несколько более дружелюбно. — Вам придется уйти отсюда.
— Мы хотим ее продать, — сказал Сигвал; он так задыхался, что еле-еле выговорил эти слова.
— Продать? — спросил рабочий и оглянулся на дверь лавки. — Вам ее заказали?
— Мы раньше продавали здесь солому, — ответила Бирте, — ведь им же нужна солома к рождеству?
— Думаю, у вас ничего не выйдет, — сказал рабочий и запихнул тюки в угол товарного склада. Когда они подошли к двери, он сказал им вслед: — Солома может находиться здесь четверть часа, ни одной минуты дольше. Иначе она отправится на костер.
— И ты смеешь так со мной разговаривать, — пробормотала Бирте, но тихо, чтобы он не слышал. Она чувствовала себя неуверенной, жалкой, стряхнуть соломинки с одежды было невозможно, она старалась, чтобы ни она, ни Сигвал никого не задели, когда вошли в лавку. «Если бы был жив старый хозяин, — думала она, — тогда он, наверное, подошел бы и спросил, как идут дела в Свейгенесе». Теперь хозяйничает его сын, и она не была уверена, что он ее узнает. Этот худой, суетливый человечек неустанно бегал между прилавком и конторой. Он громко говорил и с продавцами, и с покупателями, стоявшими у прилавка, кричал «счастливого рождества» и «заглядывайте к нам». Раза два она заметила, что он, разговаривая с другими покупателями, скользнул по ней взглядом. Он ее не узнал.