Современный болгарский детектив. Выпуск 3
Шрифт:
— Соберешь мужиков, много-много — с лопатами! Место должно быть очищено от снега до голой земли, ясно? Остальные — и бабы в том числе — пусть тащат вес, что ярко горит, — бензин, керосин, спирт, даже ракию!!!
Толпа все еще вертелась возле дома. Надо сказать, люди очень быстро сообразили, в чем дело, — буквально нескольких секунд хватило, чтобы они тут же бросились к соседям будить и поднимать их с постели; советчики, которых набралось не меньше десятка, правильно решили зажечь все электричество в селе — чтобы летчик сверху увидел огни. Через несколько минут и мужчины и женщины уже бежали с лопатами и граблями к поляне за домом бригадира, тащили чурки и щепки. В доме остались одни старые бабки,
— Дайте им ракии побольше, пусть выпьют и заткнутся! — заорал кто-то и пронесся мимо меня, таща на себе тяжелый бачок с бензином. Я бросился следом за ним. Отовсюду звучали крики, ругань, команды. На площадку стекалось все больше и больше людей.
Через полчаса на расстоянии пятидесяти метров друг от друга (местный землемер постарался!) запылали четыре ярких огня. За незримой линией на границе «летного поля», совершенно очищенного от снега, столпилось едва ли не все село. А люди все прибывали. Пламя вздымалось вверх метра на три, не меньше, но сельчане не успокаивались, все время подбрасывали в огонь стружки, куски досок, щепки, обломанные сухие ветки. Вереница людей тянулась до самого дома, где роженица ждала своей участи. С ней неотлучно была акушерка, которая готовила ее к перелету, одевала и укутывала, чтобы ослабевшая женщина не простыла на этом жестоком декабрьском ветру и морозе.
Вдруг кто-то громко заорал, требуя тишины. Над селом, даже еще выше — от самого Предела, донеслось равномерное рокочущее гудение. И вот уже где-то с севера, едва заметные в ночной темноте, стали стремительно приближаться три разноцветных мерцающих огонька.
— Вертолет летит! Летит сюда, к нам!.. — закричала хором толпа, и буквально через считанные минуты на площадку медленно и осторожно опустилась освещенная огнями металлическая птица. Бешено вертящиеся пропеллеры постепенно стихли, отворилась дверка в железном «животе» птицы, и оттуда выскочили двое мужчин в белых халатах с поразительно, до смешного, маленькими носилками.
Часть людей бросилась в дом, чтобы взять роженицу и перенести ее в вертолет, другие потянулись к летчику с вином и ракией. Летчик отчаянно отмахивался и пытался объяснить, что он «за рулем», но люди не слушали его и все совали ему бутылки и кувшины, и так продолжалось, пока из дома не вынесли на носилках завернутую в одеяла и шкуры роженицу. Ее бережно внесли в вертолет. Следом шла акушерка, прижимая к груди маленький «пакетик», тоже увитый в толстое одеяло. Я понял — это новорожденный. Она увидела меня, что-то прокричала, но я не расслышал, ей помогли войти в кабину, дверцы вертолета закрылись, моторы взревели, пропеллеры завертелись что есть силы, близко стоявших людей отнесло назад — и металлический жук поднялся в ночь.
Мне здесь больше нечего было делать, и я влез в джип. Холодно, до дрожи. А в нескольких метрах от меня люди забираются в свои дома и ложатся в теплые, еще не остывшие постели… До рассвета оставалось часов пять, мне достаточно, чтобы отдохнуть. По дороге к дому бабушки Элены и Дяко я заметил, что окна здравпункта все еще светятся, дверь открыта настежь. Я остановил джип и взбежал наверх — надо хоть свет потушить! Тут уже не так пахло больницей — ветром выдуло запах. Телефонный аппарат — вот что мне сразу попалось на глаза. Попробовать еще раз? Я набрал Надин номер, ждал долго-долго, и снова молчание. Я погасил свет, спустился вниз, освободил секрет замка и захлопнул за собой дверь.
Как мне вдруг захотелось спать, ох как захотелось!..
Я тихо подъехал к бабушкиному дому, заглушил мотор, стараясь не поднимать шума, тихо поднялся на второй этаж, в свою комнату, и, не раздеваясь, плюхнулся на широкую пружинную кровать с высокими железными спинками. На спинках нарисованы длинноволосые красавицы,
Меня не ждали, в комнате холодно, как на улице. Я осторожно встал, разделся, разулся, укрылся двумя толстыми шерстяными одеялами — и потонул в сонном мареве. Последней мыслью было, пока сон не сморил меня окончательно, что воздух вокруг меня напоен запахом спелой айвы…
Мне снилась пантера, она глухо рычала и шла прямо на меня, а я лежал в тростниковых зарослях под холодным фиолетовым небом и терпеливо целился из итальянского карабина прямо ей в голову, в самую точку меж сверкающих изумрудом глаз, потом я хотел нажать на спуск, но что-то внутри меня сопротивлялось изо всей силы, и чем больше усилий я прикладывал, тем острее чувствовал, что никогда, нигде, ни за что на свете я не смогу выстрелить в нее, мою черную пантеру… Она смотрела на меня с насмешкой и вдруг — совершенно по-человечески — подмигнула…
Я проснулся с замерзшим носом. В комнате стало как будто еще холоднее, молочно-белый свет нового дня проникал сквозь ледяные узоры на окнах. Болела правая рука. Я стал разминать ее — может быть, из-за этой боли меня уже который раз мучает все тот же сон? Летом я просил бабушку Элену растолковать мне, что он значит. Она разводила руками и говорила: если бы там была собака, кошка, коза, даже вурдалак — оборотень, она бы попыталась, а что такое пантера — не знает, это совсем другое дело, она вообще отродясь никогда не видела такого зверя. Потом вспомнила, что в Зеленицах была одна ясновидящая, мастерица разгадывать сны, она даже предсказала точно день и час своей смерти, но с тех пор никто не разгадывает сны, потому что если делать это основательно, то это не пустяковое дело и не бабушкины сказки, как выражаются ученые, а великий талант, данный от Бога.
Я не помню эту гадалку — когда меня отправили в детский дом, мне было всего семь лет. А за год до этого моего отца пригласили на свадьбу в Зеленицы. Он взял с собой и меня, взметнул в седло, посадил перед собой, и мы двинулись прямо через красно-желтый лес. Жесткая грива и чуткие уши коня ритмично подскакивали перед глазами, ноздри заполнил запах конского пота и тлеющих листьев. А когда мы выехали из леса, отец велел крепко схватиться за гриву коня — я до сих пор еле-еле касался ее, мне казалось, что коньку больно, если дергать его за волосы… Отец рассмеялся, закричал что-то, и мы пулей понеслись к Зеленицам, и это был такой опьяняющий галоп, какой только мог представиться моей детской фантазии.
Мы спешились у какого-то большого грязного двора с полуразрушенной оградой, отец привязал коня, и мы вошли. Двор был уставлен грубо сколоченными, не застланными ничем столами, за которыми шумно ели и пили краснолицые мужчины и женщины. Кругом трещали традиционные свадебные выстрелы, пищала волынка, в воздухе густо и тяжело пахло жирной жареной бараниной. Отец сказал мне еще задолго до нашей поездки, что я «увижу свадьбу», и я вертелся во все стороны, ерзал на скамейке, пока наконец увидел среди полупьяных гостей невесту — невероятно бледную и как будто совершенно отрешенную от всех вокруг. Я смотрел на нее с восхищением, и она казалась мне княгиней из сказок, которые рассказывала мне бабушка Элена. Я только никак не мог понять — почему она плачет, а все вокруг нее, наоборот, громко кричат и хохочут? Не помню, как это случилось, но я вдруг оказался в ее маленькой комнатке с низким потолком и земляным полом. Невеста прижала меня к себе, что-то прошептала в ухо и улыбнулась. В ее больших испуганных глазах по-прежнему стояли слезы…