Современный румынский детектив
Шрифт:
— Ты знаешь, что пояс целомудрия мне тесноват, и этот господин, — она махнула рукой в мою сторону, — того же мнения.
— И вы хотели, чтобы я по доброй воле отпустил ее с вами?
— У него пистолет, — заложила она меня.
— Это не страшно. Только, упаси боже, не вздумай ее ранить, — заволновался он.
— Мы только друзья, — успокоил я его.
— По горло я сыт друзьями, что не познаются в беде. Да — да! Сыт по горло.
Его жена дремала, положив голову на стойку бара. Он ласково потрепал ее по волосам, и она благодарно
— Хватит. Я удаляюсь. Мы хорошо повеселились. С меня довольно.
— Как, уже все? — она приоткрыла глаза.
— Все. Подурачились — и хватит. Сколько же можно потакать твоим капризам? Пошли домой.
Он стянул колпак, чтобы проветрись лысину, и, обогнув бар, подставил жене локоть. Она вцепилась в него, словно грешница в решетку исповедальни.
— Всего хорошего, приятель! Очень рад нашему знакомству. Мы пожали друг другу руки.
— Мое почтение, госпожа! — заорал я на ухо спящей красавице.
— Я не госпожа, — пробурчала она, — а мадама в отеле.
Она хотела еще что-то добавить, но бывший бармен утащил ее.
Я с наслаждением закурил. Лег грудью на стойку, придвинул к себе телефон и просто так, ни на что не надеясь, набрал номер Серены. Хотел услышать ее голос, и больше ничего. Незнакомый мужчина на том конце провода несколько раз настойчиво поинтересовался, кто звонит. Я в замешательстве положил трубку на рычаг. Мою растерянность усугубило возвращение супругов, которые уже успели одеться, экс — жеребец в полной сбруе тоже увязался за ними.
— Приходи к нам завтра на обед, — пригласила меня чертовка.
Все трое улыбнулись мне — бармен протянул свою визитную карточку — и удалились. Прочитав его имя, я вспомнил, что много лет тому назад встречался с ним в институтских коридорах — он считался видным ученым. Говорили, что его жена одна из лучших виолончелисток мира.
Сидя на высоком табурете, я наблюдал за компанией. Большинство явно принадлежало к тому же кругу, что и владелец визитной карточки. Эти люди умели работать, но и знали, как повеселиться от души. Да, жизнь так просто сделать прекрасной!
Погасив сигарету, я с трудом пробрался между танцующими и, никем не замеченный, проскользнул за портьеру — зеленую, как знамя ислама. Очутившись перед массивной обитой дверью, я скромно постучал в нее, но мне не ответили. Тогда я надавил на бронзовую ручку, и дверь слегка подалась. Толкнув посильнее, я переступил порог комнаты.
Серебристый осколок падучей звезды, вставленный в подсвечник из морской раковины, таинственно мерцал в углу. Парчовые шторы чуть заметно колыхались. В открытое окно проникал чистый зимний воздух. Пол был покрыт оранжево — желтым ковром, напоминавшим проржавевшую от осенних слез поляну. В углу стоял клавесин, высохший от тоски по нежным пальчикам. В больших прозрачных чашах среди розовых лепестков плавали золотые рыбки.
Я подошел к окну, отогнул край шторы и вгляделся в ночную тьму. Ветер в саду пронзительно завывал. Рой белых мух облепил
Позади меня кто-то зашуршал. Я не спеша обернулся — хозяин смотрел на меня из-за спинки дивана осовелыми, мутными от бессонницы глазами.
Он опять улегся на диван и исчез из поля моего зрения. Обогнув огромное, заваленное бумагами бюро, я очутился прямо перед ним. Пододвинув к себе стул, уселся, опершись спиной о стену.
Паул Арион лежал, прикрывая ладонью глаза.
— У меня жутко болит голова, — пояснил он. — Надеюсь, что от холода мне станет легче. Хотите выпить?
— Нет, спасибо.
Признаться, я здорово волновался. Мне невыносимо хотелось курить, но я сдерживался, понимая, что дым будет раздражать его.
— Мы не знакомы. Могу я быть чем-нибудь вам полезен?
— Откровенно говоря, даже не знаю, с чего начать, — сказал я и удивился — давно уже я не был так искренен.
Последовала длинная пауза.
— Настолько деликатная тема? — Да.
— Я весь внимание.
— Меня интересует изобретение Рафаэлы.
На его месте после подобного заявления я рухнул бы, как пронзенное молнией дерево. Он, однако, даже не вздрогнул, только ногти побелели. Не отрицаю, это мне могло показаться — освещение было тусклым.
— Чье изобретение?
— Изобретение Рафаэлы Манафу — вашей коллеги и любовницы.
Он чуть приподнялся. На мгновение наши взгляды встретились. И тогда я понял, что передо мною — живой мертвец, снедаемый изнутри страшным червем злобы и ненависти. Он грустно и заискивающе усмехнулся, и мне все стало ясно. Я его разгадал. В тюрьме я достаточно на таких насмотрелся, они всегда усмехаются с такой трусливой покорностью и тоской, когда рядом мужчина. Только сейчас я имел дело с чертовски умным типом, оказавшимся жертвой собственного честолюбия. Он понапрасну растратил себя в тщетной погоне за славой, которая обошла его стороной. Он так и остался неудачником.
Паул Арион подошел к клавесину. Его пальцы скользили по клавишам, наигрывая очень печальную, терзающую душу мелодию. Я позволил ему исполнить свой маленький реквием.
Закончив, он повернулся ко мне с видом раненого кашалота, мечущегося в поисках бухты, которая послужит ему последним пристанищем, и осведомился:
— Вы что, сумасшедший?
— Нет. Игра закончена.
Он взял со стола бокал и граненый графин. Поднял его и посмотрел на свет: по цвету походило на виски.
— Не желаете?
Я сделал отрицательный жест. Он плеснул себе виски на дно бокала. Затем принялся расхаживать взад — вперед, крепко сжимая его, будто спирт мог согреть сквозь стекло.
— Что вам все-таки от меня надо?
— Изобретение Рафаэлы Манафу, — повторил я сухо.
— Бедняжка Рафаэла что-то изобрела? А мы об этом ничего не слыхали…
Надо было как можно скорее приступить к делу, ибо эта история могла продолжаться всю ночь. Я не стал с ним больше церемониться и перешел на" ты".