Современный швейцарский детектив
Шрифт:
— Кабинет директора выглядит так, как будто там состоялось сражение. Следы крови на полу… Машинка ощетинилась вздыбившимися рычагами… — А почему он, собственно, пользуется выражениями доктора Ладунера? Штудер осудительно покачал головой. Потом закончил свое сообщение: — Господин директор исчез, а также…
— Юцелер! Палатный из мужского отделения «Н»!
Собственно, Штудер хотел закончить фразу совсем по–другому, а именно: …а также сбежал пациент Питерлен. Поэтому в первый момент, когда она его прервала, он был весьма удивлен.
— Юцелер? — повторил он и задумался, кто это такой. Он его вроде уже знает… Высокий
— А что случилось с Юцелером? — спросил он.
— Они очень поссорились. Ули… Господин… Господин директор и палатный…
— Когда?
— Ведь потому мне и пришлось ждать так долго, почти целый час. Я сначала видела их через стеклянную дверь, они стояли в вестибюле, там свет горел… Юцелер загородил господину директору дорогу, сердито кричал на него. Потом они вошли в кабинет… Я видела… Через полчаса он вышел оттуда один и поднялся к себе в квартиру… Вернулся назад в накидке. Под мышкой у него была зажата кожаная папка. Я спросила его: «Зачем тебе папка?» Он махнул рукой. «Мы поедем завтра рано утром, а сейчас отправляйся к себе в комнату». Он проводил меня до женского отделения «Н» и пошел назад.
— В половине второго?
— Да, было примерно половина второго. А сегодня утром он хотел поехать со мной в Тун… Я долго ждала его на вокзале…
— И после того вы ничего больше не слышали, фройляйн Вазем?
— Нет. То есть мне показалось, вроде как без четверти два кто–то звал на помощь… Но здесь часто кричат…
— Вы одна спите? Я имею в виду… э–э… Вы живете в комнате одна?
— Нет, со мной еще моя коллега.
— И никто не контролирует сестер, когда они возвращаются домой?
— Других — да, а меня… Меня нет.
Штудер вздохнул. Ну да… Конечно, если ты милашка самого господина директора, то даже старшая сестра–начальница, или как там ее величают, старую перечницу, закрывает на это глаза.
В углу, где смыкаются «Т» и «П»… Крик о помощи… А может, Матто, как Шюль называет Великого Духа, ниспослал на одного из своих верноподданных сон с кошмарами, решив помучить его…
Штудер остановился посреди дорожки, пересекавшей двор, и оглянулся; ему стало не по себе, по спине поползли мурашки. Красные кирпичные стены психбольницы в Рандлингене окружали его с трех сторон, но и с четвертой открытого прохода не было. Там была кухня. У вахмистра было такое ощущение, будто многочисленные окна, посверкивавшие рядами крошечных стекол по всему фасаду здания, были огромными фасеточными, как у стрекозы, глазами, наблюдавшими за ним. Ему нечего было скрывать, определенно нечего. Он вел расследование, имел полное право постоять с молодой сиделкой, та могла дать ему ключ к разгадке… Тем не менее ощущение было крайне неуютным. Окна словно бросали .косые вопрошающие взгляды: чем этот тип занимается? Что он будет делать дальше? Самое лучшее — смыться сейчас отсюда и пошарить в том углу, откуда прошедшей ночью раздался крик о помощи, крик, похожий на скрипучее карканье голодного вороненка…
ПОКОЙНЫЙ ДИРЕКТОР УЛЬРИХ БОРСТЛИ
Доктор Ладунер играл в теннис. Корт находился недалеко от железной дороги, чуть не доходя деревни Рандлинген.
— Гейм! — крикнул Ладунер, голос его звучал радостно. Он играл с женщиной. Подойдя поближе, Штудер узнал ассистентку, не произнесшую во время обхода ни слова. Без белого
— Господин доктор, — позвал Штудер и просунул нос в дырочку проволочной сетки.
— А–а, Штудер! Что новенького?
Доктор Ладунер подошел ближе, покачивая на руке теннисную ракетку. Вокруг губ играла визитная улыбка, он успел уже надеть на пол–лица свою маску.
— Я нашел директора, — сказал тихо Штудер.
— Мертвым?
Штудер кивнул.
— Вы уже кому–нибудь сказали об этом?
Штудер покачал головой.
— Дитя мое, — сказал Ладунер, обращаясь к даме, та стояла у сетки и смотрела в землю, — мне надо назад в больницу. Послушайте, я должен был еще купить для жены сардельки… Но теперь у меня нет на это времени. Не будете ли вы столь любезны…
Дама поспешно с готовностью кивнула. На Штудера она даже не взглянула. Вахмистр подумал: он говорит ей «дитя мое», а сам думает про сардельки… В котельной же в самом низу у железной лестницы, что спускается к топке, лежит директор с проломленным черепом… А может, сардельки только предлог, чтобы избавиться от дамы…
— Договорились, до свидания. Заберите, пожалуйста, и мою ракетку.
Белая рубашка, белые полотняные брюки, белые туфли… Только лицо шоколадное да на макушке торчит хохолок, как у цапли.
— Пошли, — сказал доктор Ладунер.
Они шли длинной аллеей, где яблони поросли белесым лишайником, а на ветках висели крошечные плоды ядовито–зеленого цвета. В конце аллеи высилось главное здание больницы, увенчанное башенкой с колоколом. Язык его то взлетал, то падал вниз. Звук был унылый и вязкий, от него сводило скулы, как от зеленых яблок на ветках… Штудер начал считать удары. Было три часа пополудни. Его одолевали смутные, неясные мысли, пока он шагал рядом с доктором по аллее. Например, первая фраза его рапорта, который ему еще предстоит написать: «Второго сентября, в четырнадцать часов тридцать минут, я обнаружил в подвале котельной под отделением «П» психиатрической больницы в Рандлингене тело пожилого мужчины, карманы его одежды пусты…»
— Где? — спросил вдруг доктор Ладунер.
— В котельной мужского отделения «П».
— Вы уже хорошо ориентируетесь, Штудер… Но в обед вы подвели нас! Я, правда, ничего не имею против девицы Кёлла, но берегитесь этой бабищи. Она опаснее любого киновампира в юбке.
Опять диссонанс. Точно уловить его Штудер не смог… Не так–то просто ухватить фальшивую интонацию…
— Он был уже мертв?
— Мертвехонек! — сказал Штудер.
Доктор Ладунер остановился, сделал глубокий вдох, расправил плечи, тонкая рубашка натянулась у него на груди.
Штудер тихо сказал:
— Палатный Юцелер вчера поздно ночью крупно поспорил с директором… В его кабинете…
— Юцелер?
Удивление доктора Ладунера неподдельное. Но потом он равнодушно махнул рукой:
— Знаю. Вполне возможно. Но тут речь идет о политических разногласиях. Юцелер хотел объединить медперсонал, организовать его, а директор был отпетым консерватором.
У первых ступеней лестницы, перед порталом, на том же месте, что и сегодня утром, доктор Ладунер остановился. Штудер смотрел в землю. Но поскольку молчание затягивалось, он несмело взглянул на своего спутника. Доктор Ладунер так сжал зубы, что под натянувшейся на скулах кожей явственно обозначились желваки.