Современный швейцарский детектив
Шрифт:
— Фотографии оставили вчера вечером на входе у дежурного, но сегодня их там не оказалось.
— А куда же они подевались?
— Я бы и сам не прочь узнать это, Виктор. Может, в экспедиции.
— Что значит «может»? Ты проверил?
— Не могу же я потратить все утро на поиски.
— Зато, чтобы спокойно выпить кофе, время у тебя нашлось.
Он заставил меня все–таки оправдываться, а ведь это я собирался атаковать его из–за киносъемок в тропиках. Я попробовал укрепить свои позиции шуткой:
— После того, что я сейчас услышал, мне бы стоило выпить виски, а не кофе.
Но, похоже, шефа совершенно не интересовало,
— Разыщи фотографии, Мартин, и поживей.
Я вскочил со стула.
— Слушай, Виктор! Плевал я на эти фотографии! Плевал я на обезьян, на финансиста, на помойку и на косметологов разом. Думаешь, мне нравится снимать эту ерунду, зная, что Эдди берет оператора со стороны, чтобы лететь в Африку и снимать там какого–нибудь подкупленного концерном коновала?
Виктор холодно посмотрел на меня — вероятно, я слишком уж «расплевался».
— Как же поручить тебе такую работу, если ты даже не можешь подготовить в срок простейших снимков?
— Если бы знать, что с ними…
Доктор Ляйбундгут, мужчина средних лет, со слегка желтоватой эспаньолкой, покачал продолговатой головой, снимая толстые кожаные перчатки, оберегавшие руки от обезьяньих укусов. Сегодня перчатки были не нужны, обезьяны лежали в клетках апатичные, не обращая внимания ни на меня, ни на мой аппарат.
— Ничего не понимаю. Обычно они прыгают как сумасшедшие, проявляют любопытство, увидев новые лица.
— Для меня–то это хорошо, а то скакали бы тут по клеткам.
По крайней мере можно было бы не сокращать выдержку. Однако врач оставался недоволен. Он сказал, что на читателей произведет неблагоприятное впечатление, если они увидят животных такими вялыми. Ну, читатели–то «Вольф–ньюс» все равно рассиропятся, когда увидят хорошенькую макаку с большими, вопрошающими глазами и двумя проводками, торчащими из черепушки. Долой ложную сентиментальность! Опыты на животных неизбежны, должны же мы на ком–то опробовать наши новые транквилизаторы, ибо, если до истечения срока патента на «рестенал» мы не выбросим на рынок такую же бомбу, пардон! — лекарство, то всем нам придется отправляться на городскую биржу труда. Мы ведь живем лишь за счет того, что мучимые стрессами горожане пичкают себя нашими успокоительными снадобьями, справляясь с тяготами своей повседневной профессиональной жизни, чтобы дотянуть до пенсии. Именно поэтому мы приветствуем планируемое концерном расширение психофармацевтического рынка в странах «третьего мира». Что толку в протестах отдела рекламной графики против новых рекламных проспектов «рестенала» («for those who can't соре»), которые рассылаются врачам на восток? Ведь надо же чем–то успокаивать вьетнамских или кампучийских беженцев, когда они возмущаются тем, что в лагерях жрать нечего. «Для тех, кто не хочет отставать!» — пусть это не самый удачный рекламный текст, пусть и оформление подкачало… Не все ли равно? Ведь если наши специалисты по маркетингу и торговые представители не смогут продавать «рестенал» в других странах, то все эти графики и художники из отдела рекламы первыми вылетят на улицу. Так что в следующий раз, ребята, хорошенько пошевелите мозгами, прежде чем выступать с протестами.
Конечно, специалисту вроде доктора Ляйбундгута опасаться нечего; химическим гигантам нужны научные работники, пока те двигают науку так, что она оборачивается звонкой монетой. Когда–то этот
— Прежде, чем опубликовать фотографии, обязательно покажите их мне.
Я успокоил его: подготовленную статью и фотоматериал обязательно пришлют ему на одобрение. А есть ли у него какие–либо предположения, отчего животные сегодня такие вялые?
— Может, их напугал позавчерашний взрыв?
Ляйбундгут рассмеялся.
— Нет–нет, этого не может быть. У обезьян испуг не продолжается так долго. Да и вчера они вели себя вполне нормально.
Я перекинул через плечо свою сумку и толкнул стеклянную дверь.
— Вам еще повезло, что стекла остались целы.
— О да! О да! — Ляйбундгут придержал ногой дверь своей лаборатории. Он поглядел через мое плечо на объект номер 71, который теперь был огорожен двойными бело–красными решетками. — А вы знаете, господин Фогель, что там производится?
— В пресс–коммюнике шла речь о синтетизации какого–то нового соединения для пестицидов.
— Ах да, верно. Надеюсь, это происшествие убедит директоров в необходимости дать нам подходящее помещение. Здесь, среди технологических комплексов, нам не место. Может, вам удастся как–либо намекнуть на это в статье?
— Это уж дело ваше и вашего редактора, Амбюля. Я тут бессилен.
Ляйбундгут поджал нижнюю губу, отчего его козлиная бородка встала торчком.
— Ну да, ну да… Что с вами, господин Фогель?
У меня начался приступ жуткого кашля; скорчившись, я выхватил из кармана платок и прижал его к губам. Мою грудь пронзало болью — я не курил целый час среди обезьяньих клеток, и вот теперь, едва… Воздуху! Мне не хватало воздуху!
— Господин Фогель! — Врач осторожно продел ладонь под мой прижатый локоть и высвободил ремень соскользнувшей с плеча сумки. — Вам нехорошо?
Нехорошо? Да я подыхаю, у меня сейчас лопнут легкие, я не выдержу этого. Убери же свои лапы! Господи, никогда в жизни не дотронусь больше до сигареты. Я вытер платком губы, и он вновь окрасился кровью. Никогда больше! Ни одной затяжки!
— Не хочу делать вам наставлений, господин Фогель, да я и не практикующий врач, — он неловко вытер мне пот со лба, — но раз у вас не в порядке легкие, курить нужно поменьше.
Я зло растоптал каблуком едва закуренную у двери сигарету. Слава богу, дыхание понемногу восстанавливалось.
— Большое спасибо, господин Ляйбундгут. Я… ничего, все пройдет.
«Посторонним вход на объект воспрещен!» Посторонний я или нет? Протискиваясь через загородку, я чувствовал себя нарушителем.
В противоположном здании стекольщики как раз вставляли стекла — один из рабочих с любопытством разглядывал мое неуклюжее выступление на своеобразном гимнастическом снаряде.
Весь фасад объекта номер 71 был огорожен забором в человеческий рост с одним лишь проемом в виде деревянной дверцы. Над ней висела надпись: «Берегись обвала!»
Дверь была заперта. Я попробовал заглянуть в щелки, но внутри было темно, и я ничего не смог разглядеть. Время от времени там раздавалось какое–то шипение — значит, в цехе кто–то работал. Что же там происходило? Я несколько раз дернул дверь, она не поддавалась, только загородка слегка вздрагивала. Из трещинки рядом со мной вывалился на землю дохлый паук.