Современный швейцарский детектив
Шрифт:
Я медленно прошел вдоль белой бетонной стены до угла. Двор, еще вчера усеянный бесчисленными осколками стекла, был чисто выметен. Словно вылизан. Похожий на желтую толстую змею шланг растянулся на мокром асфальте от загородки до стены объекта. Шланг исчезал под боковой дверцей, которая поддалась нажиму плеча. Войду! Затаив дыхание, я остановился в сырой полутьме. Железными перилами слабо поблескивала лестничная клетка. Шланг провис. Я задел за какой–то мешок, он почти не промялся — до того туго был набит. Теперь я расслышал в глубине помещения постукивание мотора. Что это — насос? Выкачивают воду из подвала? Откуда тут столько воды и что ею тушили, если ничего не горело?
Я осторожно
Стальная дверь над верхней площадкой оказалась не запертой, а лишь прикрытой; она тихонько визгнула, когда я потянул ее и заглянул внутрь цеха. Тут не было стабильного промежуточного пола–перекрытия. На уровне каждого этажа наподобие галерей выступали бетонные плиты, а между ними лежали железные решетки, служившие переходными мостками. Посередине — переплетение труб, несущих конструкций, с их помощью огромные стеклянные колбы соединялись с металлическими котлами, порой трубы уходили в плотно закрытые шарообразные емкости, кругом разнообразная аппаратура, контрольные и измерительные приборы — словом, своего рода видения Пиранези, ставшие реальностью двадцатого века. Наверно, так же выглядело машинное отделение «Титаника», когда на раскаленные котлы корабельных двигателей хлынули потоки ледяной воды. Разрушения, причиненные цеху аварией, на первый взгляд не особенно бросались в глаза — для человека непосвященного там царил хаос, даже когда было все в порядке. Правда, в правой задней части цеха последствия позавчерашнего взрыва были очевидны: там разорванные трубы свисали в пустоту, стальные балки уныло покосились, железные решетки переходов, странно деформированные, прилепились к погнутым траверсам. На задней стене переходы первого и второго этажа рухнули, в этом десятиметровом провале грудились бетонные блоки с оголившейся арматурой. Впечатление запустения и разрухи усиливалось тусклым зимним светом, проникавшим сквозь пустые оконные пролеты; этот свет отличался от почти синего света аварийных ламп, наспех укрепленных на стенах.
— Что вы здесь делаете? Кто вы такой?
Я резко обернулся, передо мной стояла фигура будто из научно–фантастического фильма. Человек был весь в белом — от резиновых сапог до перчаток, одна из которых угрожающе целилась в меня. Кроме того, голову человека закрывал шлем, от нижней части которого гибкий шланг опускался к какому–то прибору, укрепленному на поясе. Его голос из–под этих рыцарских доспехов звучал глухо — настроен человек был явно недружелюбно. В полумраке было трудно разглядеть глаза за стеклом защитной маски.
— Почему у вас фотокамера? — он шагнул ко мне с таким видом, будто решил сорвать «Никон» с моей шеи.
Я невольно отшатнулся, натолкнувшись задом на перила.
— Погодите, я… здешний фотограф.
Чтобы достать удостоверение из портмоне в заднем кармане, мне пришлось оттолкнуться от перил и немного двинуться навстречу человеку, похожему на робота. Выглядел он в этом обличье действительно устрашающе. Черт, до чего скверно, что он застиг меня здесь. Теперь жди серьезных неприятностей! Робот указал на дверь.
— Посмотрим, кто вы такой. Пройдемте.
Он пропустил меня вперед и даже осветил фонариком ступеньки. Вероятно, ему не хотелось, чтобы я свернул себе шею, прежде чем меня повесят. Ведь он наверняка составит обо мне рапорт…
У меня даже дрогнули коленки, пришлось ухватиться за перила. «Посторонним вход воспрещен!» Надо придумать какую–то отговорку.
На нижнем этаже робот грубовато подтолкнул меня к двери, я споткнулся о шланг.
— Эй, повежливее…
— Ну, где ваше удостоверение?
Даже здесь, на улице, он не
— Лист бумаги найдется?
Мне хотелось сказать «нет», но тогда он начнет рыться в моей сумке и сам найдет записную книжку. Зато, когда я дал ему листок, голос у него стал поприветливее.
— К сожалению, я буду вынужден сообщить о случившемся, господин Фогель. Никто не имеет права заходить в это здание без сопровождения уполномоченного лица.
— Я всего лишь хотел сделать несколько снимков для «Вольф–ньюс».
— У вас есть официальное задание?
Врать бессмысленно, ведь все можно перепроверить у Виктора или Феша, и тогда мое дело совсем дрянь. Черт, будь я трижды проклят, так бы и надавал себе сам по морде. А все любопытство, вот идиот.
— Пожалуйста, отдайте пленку!
— Я ничего не успел снять. Ведь я только вошел, как вы…
— Мне нужна пленка, господин Фогель!
— Поверьте мне, господин… — Я даже не знал, как его зовут. — На пленке только обезьяны, одни обезьяны, я снимал их у Ляйбундгута, у господина доктора Ляйбундгу–та, вот там, спросите у него сами.
— Не устраивайте цирка… — Его голос вновь посуровел. — У меня нет времени.
Он даже прикрикнул на меня, отчего в сердитом голосе из–под шлема еще отчетливей прозвучал цюрихский говор. Поспешно разматывая пленку, я чувствовал затылком взгляды стекольщиков, работавших в соседнем здании.
Мы шли гуськом к столовой, и я чувствовал, что еще не совсем оправился от испуга.
На обратном пути в отдел я, как мне и предписывалось сегодняшней рабочей программой, сфотографировал на объекте 19 упомянутый в жалобе контейнер для битой стеклянной тары, где действительно было куда больше пластмассовых стаканчиков одноразового пользования или пустых папок, чем стекла. Я дважды забыл перевести пленку на следующий кадр — такой ошибки я не допускал уже многие годы, настолько въелась в меня привычка автоматически взводить затвор. Я был обескуражен, чувствовал себя побитым, запуганным, нервничал. Когда неподалеку остановился автокар, ехавший от цеха минеральных удобрений, и его водитель, опершись на руль, с любопытством уставился на мою возню, я чуть было не швырнул свой «Никон» в кучу мусора и не убежал прочь. К счастью, водитель не задавал дурацких вопросов. Хватит, не надо интровертировать внешние проблемы, уговаривал я себя, пользуясь профессиональным жаргоном, почерпнутым из психологических журналов, которые читала Ида. Ничего страшного. Ну, не подчинился запрету на ограде вокруг объекта, вот и все. Разве ж за это повесят? Впрочем, на нашей фирме накидывают удавки и не из–за таких пустяков.
Меня не обрадовало даже сообщение Бет о том, что потерянные фотографии нашлись, они поступили с внутренней служебной почтой и сразу были переданы доктору Фешу, или, как она его называла, Воробышку. А не обрадовался я еще и потому, что одновременно она рассказала мне о звонке Феша — шеф пресс–службы, позвонив перед самым обедом, велел мне явиться к нему в пятнадцать часов. Сердце у меня снова ушло в пятки. Бет, конечно, связывала этот вызов только с фотографиями, поскольку я ничего не рассказал в отделе о том, что со мной приключилось на злополучном объекте номер 71. Теперь же она мечтательно болтала о предстоящем недельном отпуске, который собиралась провести у знакомого учителя (разумеется, женатого) в Клостерсе, чтобы покататься на лыжах.