Союз летящих
Шрифт:
Вот только перебрал лишнего -- но иначе было нельзя.
Чьи-то дети действительно кричали внизу звонкими голосами. Бэнки сморщился. Не понимал он этой манеры являться на тусовку с детьми и женами. С семьей нужно отдыхать отдельно. У него все организовано иначе. Глэдис умотала в Нью-Йорк на какой-то конгресс пролайферов. Дети... собственно, трое старших домой являются теперь только на каникулы, дома живет только младшенькая, тринадцатилетняя Лу, и она сейчас занята своим школьным театром. Потом можно будет съездить куда-нибудь... Скажем, в Акапулько. Или даже в Европу -- почему бы и нет? Хотя в Европу с ребенком нужно ехать основательно, хотя бы на неделю, с хорошей культурной программой.
Бэнки полюбовался еще прямыми, как стрелы, сосновыми стволами с западной стороны каньона. Натянул ботинки. Швырнул носки в душное нутро палатки. И потихоньку двинулся к Белому Дому.
Неподалеку от огромной снежно-белой палатки организаторов тусняка, на Пятачке уже толпился народ, гремя жестяными кружками с утренним кофе. Бэнки присоединился, нацедив и себе ароматного, непроницаемо-черного из гигантского термоса. Надо же, и какой-то оратор уже вылез с утра пораньше к микрофону. Его никто не слушал толком, но видно, в другое время парнишка никак не мог пробиться.
Бэнки прислушался. В речи то и дело всплывали какие-то арабы, а проблемы Ближнего Востока ему были безразличны. Бэнки пригляделся к оратору, точно, это был израильтянин, довольно молодой, да ранний, на тусняке, видно, первый раз, но Бэнки уже это лицо намелькалось. Еще было странно, что парень напялил шмотки от Пола Смита. Парнишка явно волновался. Может, ему казалось, что он прямо сейчас решает судьбы человечества? По крайней мере, своей Нации?
– Привет...э-э...
– Чарли, - помог Бэнки собеседнику, - просто Чарли.
Очень приятно, Стив, - рукопожатие Стива было крепким, и Бэнки ощутил себя неожиданно польщенным. Это был известнейший голливудский режиссер. Властитель дум, дирижер общественного мнения... Вообще-то странно, что он попал на тусняк, но с другой стороны, каждому приятно пообщаться с таким человеком. А ведь режиссер, скорее всего, даже и не поймет, что здесь происходит. Тусовка. Экономические и политические боссы -- так ведь большую часть из них он даже и не знает, кто нынче любит мелькать в светской хронике? Или засвечиваться в открытой политике? Рыбалка, песни у костра, пьянка, разговоры на пьяную голову о мировых проблемах...
– Как вам здесь, Стив? Нравится? Вы ведь впервые у нас?
– Да, приятно. Напоминает масонскую ложу, - брякнул режиссер и отхлебнул свой кофе. Он пил со сливками. Бэнки рассмеялся.
– Это почему же масонскую? Вроде тайных ритуалов не наблюдается. Да и как видите, у нас все открыто, обстановка самая простая. Просто старые знакомые. Ну, конечно, все из известных кругов. Да, по сути вы здесь видите элиту Америки. И не только Америки... Да, сэр, все мы кое-чего добились в жизни. Но по сути все мы просто старые друзья, привыкшие раз в год выбираться вместе на рыбалку в каньон.
– Так и масоны, по сути, неформальное объединение представителей элиты. А что до обстановки... посмотрите, эти сосны, каньон, эти костры, палатки, гигантская секвойя в центре -- все это образует отличный фон, на котором я бы снимал мировые заговоры, тайные совещания планетарной элиты.
– О-о, Стив, я вижу, вы ко всему относитесь профессионально!
Они посмеялись, потом замолчали. Бэнки вслушался в страстную речь израильтянина. Смысл ее сводился к тому, что палестинцев не следует рассматривать как локальную проблему. Это -- проблема глобальная. Удерживать арабов в узде становится все сложнее. Мы все знаем, что договариваться с этими людьми невозможно. Согласитесь, ни одного мусульманина здесь...
Бэнки зевнул. Парень крупно ошибался. У него лично было уже трое друзей, принявших ислам. Религия как религия, ничего особенного. Бэнки, правда, предпочитал придерживаться веры предков и регулярно подкармливал методистов. Но ислам довольно удобен. Другое дело -- арабы. Понятно, что израильтянам эта проблема надоела. Никто не любит свою работу... тем более -- грязную. Но кто-то же должен ее выполнять. А задумывался ли парень, что собственно, Израиль никогда не жил без этого противостояния, и что получится -- во всех смыслах -- если это противостояние будет убрано?
Убрать-то его можно, конечно.
Бэнки повернулся к режиссеру.
– Стив, ваша последняя картина -- мои комплименты! А это не будет слишком нагло, если я спрошу, чем вы собираетесь дальше заниматься? Или... немного отдохнуть? Вы много работаете в последнее время.
– Работа у меня творческая. Что ж, вам могу сказать, тем более, это и журналюги уже разнесли -- хочу снять фильм о Сьерра-Бланке.
Сердце Бэнки медленно стукнуло и опустилось.
– Вот как?
– Да. Вы знаете, это интереснейшая тема... кока, партизаны, национальная гвардия, теология освобождения. Живописные места, красивые девушки...
– Да, Латинская Америка -- всегда благодатная тема для режиссера, - дежурно согласился Бэнки. Ему хотелось придушить звезду Голливуда, - а когда вы планируете начать съемки?
– Да в общем-то, они уже начинаются.
– Ну что ж, желаю, чтобы вас там не пристрелили. Не будет ли разумнее снимать, скажем, в Колумбии? Все практически идентично, зато не так опасно.
– В Колумбии ведь тоже есть партизаны.
– Верно. Но в Сьерра-Бланке они сейчас... э-э... активизировались. Я не шучу, Стив. Я немного в курсе этой проблемы, это может стать опасным.
Режиссер отшутился. Бэнки еще раз пожал ему руку, бросил свою кружку в чан с грязной посудой и отошел подальше от толпы. Сдвинул микрофончик из-за уха, набрал номер на телефоне-браслете.
– Лаки, ты? У меня новости. Насчет вчерашнего я уже говорил. Теперь вот что. План один полностью отодвигаем. Да. Никакого наступления. И вообще -- помягче. Даже с заключенными пусть проследят. И никаких эксцессов в деревнях и вообще. В Бланку едут киношники, будут снимать блокбастер. Ты понял? Пусть проследят. Вопрос будем решать потом, очевидно. После кино. Что? Ладно, если это стоящий план... поговорим об этом завтра -- не горит.