Союз нерушимый
Шрифт:
– Да, я понимаю. И ещё нужно приказать, чтобы спецы отключили доступ к сети "из головы".
Палыч поморщился.
– Да знаю я, знаю!
– раздражённо сказал я.
– Да, половина всех взаимодействий в отряде на этом завязана, но что остаётся делать? Не умрут, покричат друг другу голосом.
– Ой, повыделывайся мне ещё тут!
– взвился Палыч.
– Знает он...
– кружка с громким стуком опустилась на какую-то бумагу, оказавшуюся под рукой. По ней начало расплываться кофейное пятно. Впрочем, также быстро шеф и успокоился.
– Ты сам что делать собираешься?
– Участвовать.
– Кого
Я задумался и вызвал оба досье. Первый "москвич" был ничем не примечателен - покрытый татуировками юноша с угрюмым взглядом, простая шпана, вчерашний детдомовец из семьи репрессированных. Уже отсидевший срок по малолетке. А вот второй...
– Сектанта, скорей всего.
– Самое вкусное ухватил, - усмехнулся Палыч.
– И самое опасное, - возразил я.
– Добро. Можешь пока пойти отдохнуть. Тут тебе не налёт на базар. Готовиться надо вдумчиво.
– Да, насчёт этого. У меня есть идеи. И я хочу, чтобы их включили в план.
Ближайшие несколько часов я провёл в кабинете знакомого оперативника, скорчившись на небольшом диванчике и укрывшись синим солдатским одеялом, внешний вид и колючесть которого не менялись, наверное, уже лет триста.
Я открыл глаза и, вытянув голову, увидел, что тьма не рассеялась. За окном была глубокая ночь, лишь светились ярко фонари и неоновая наглядная агитация на соседнем здании. Внутри черепа зудел входящий звонок от Палыча.
– Подъём. Полтора часа до операции.
– Ты внёс мои коррективы?
– поинтересовался я судьбой своих предложений.
– Да, будь по-твоему.
Я отключил звонок, широко зевнул и, с наслаждением потянувшись, снова отправился в подземелья - туда, где вокруг эскадрильи чёрных вертолётов суетились небритые техники в промасленных комбинезонах, роботы-погрузчики и прочая обслуга.
В раздевалке было шумно: у бесконечных рядов железных шкафчиков в сырой полутьме толкались, грубо шутили, громко хохотали и лязгали стальными конечностями полуголые шкафообразные Железные дровосеки. Это был единственный момент, когда заступающая смена имела возможность пообщаться с теми, кто уходил на выходной. Штурмовики надевали тяжёлую чёрную броню и царапали подошвами тяжёлых ботинок каменную плитку пола.
– О, здорово!
– поприветствовал меня один из бойцов: выше на голову, с широченной челюстью и светлыми мягкими локонами младенца.
– Это мы с тобой полетим?
– Ага, - я пожал ладони размером с совковую лопату: ему и остальным штурмовикам.
– Скоро увидимся!
Поднявшись по длинной лестнице, где лампочки горели через одну, я очутился в арсенале.
– Чего изволите?
– Фёдорыч, эдакий благообразный старичок-боровичок, меня узнал и заулыбался. Он стоял за деревянной стойкой, как на обыкновенном армейском вещевом складе, и, если бы я не знал, что у нашего старшины медалей до пупа и в теле железа больше, чем плоти, это показалось бы мне вопиющим нарушением правил безопасности, учитывая то, какие сокровища хранились за его спиной.
– Давай-ка мне "троечку", - назвал я номер класса брони.
– А может, "четвёрочку"? Сектанты вас там не плюшками кормить будут.
Я задумался и вспомнил "четвёрочку" - бронежилет с воротником, наплечниками и паховой пластиной, шлем, как у скафандра, щитки на руках и ногах, кевлар вместо ткани - практически скафандр.
– Нет, всё-таки давай троечку.
– Ну, как знаешь, - поджал губы Фёдорыч и, пошевелив усами, полез куда-то под стойку.
Мне стало неудобно, что я пренебрёг его советом.
– Всё нормально будет. Я же и так бронированный.
– Бронированный-не бронированный, а в туннеле всякое может быть. Газы, электричество, растяжки. Да и стрелять будут в упор, - я слушал ворчание завхоза и вспоминал того, кто недавно стал убийцей депутата.
Как его фамилия? Забыл уже, чёрт. Наверное, он был таким же. Прежнее поколение, родившееся во время войны и не заставшее мирного времени, вовсю хлебнуло лиха, но это сделало их не злыми, а наоборот. Те немногие окопники, кто уцелел в пекле Величайшей Отечественной Войны, были добрыми. Очень добрыми. Ценили жизнь - каждый момент - и любили её беззаветно, какой бы она ни была.
– Чего ты?
– Фёдорыч вырвал меня из размышлений.
– Лицо у тебя какое-то...
– А...
– опомнился я.
– Прости. Задумался.
– Оружие какое?
– "Кувалда" и "Стечкин".
Завхоз на пару минут скрылся в бесконечных рядах огромных шкафов и, вернувшись, со стуком положил передо мной огромный двуствольный автоматический дробовик и массивный воронёный пистолет с длинным магазином. Оружие выглядело так, словно его слепили из стальных параллелепипедов - много острых углов, грубый необработанный металл и почти нулевая эргономика, но зато феноменальная надёжность и умопомрачительные ТТХ. Да и производить их можно было в огромных масштабах и буквально на коленке: как раз то, что нужно для большой войны. Есть некоторая ирония в том, что советская конструкторская школа смогла нормально развернуться только в таких условиях.
Коробки с патронами Фёдорыч вытащил из бездонных карманов старых камуфляжных штанов, но те, несмотря на уменьшение веса, всё равно отвисали едва ли не до щиколоток.
– Спасибо!
– улыбнулся я завхозу и, собрав в охапку снаряжение, потопал к ближайшей лавочке - деревянной, отполированной десятками задниц.
Спустя ещё час я, облачённый в броню, вооружённый до зубов и посвящённый в план штурма, шёл по высокому тёмному туннелю в молчаливой компании "Альфовцев". Сегодня дежурили уже знакомые мне по предыдущим операциям ребята. Все они - и так, как на подбор здоровенные - из-за тяжёлой брони выглядели натуральными Гаргантюа. Фёдорыч таки впихнул им всем "четвёрочку". Спорное решение: чёрт его знает, что там эти сектанты у себя в подземельях понастроили и понарыли, а если застрять в узком лазе или быть погребённым под завалом - никакая сталь не поможет. Впрочем, от огня в упор она защитит - это точно.
В сырой полутьме горели огоньки сигарет. Обычно весёлые и дружелюбные здоровяки сейчас, как и перед любой операцией, были мрачны и собраны. Хохмить пытался только самый молодой - тот, что отловил меня в раздевалке, но его никто не слушал. Остальной народ подобрался тёртый и, потому, немногословный. Гул прогреваемых двигателей вертолёта слышался издалека, но когда мы подошли поближе, тут же стих и вернулся к своему обыкновенному негромкому жужжанию.
Чёрный "Ми-2028" перемигивался габаритными огнями и медленно вращал лопастями. Загрузились, не торопясь и не толкаясь, но споро и без задержек. Привычно так. Буднично. Я почувствовал отголоски боевого азарта.