Союз нерушимый
Шрифт:
Подойдя ближе, я увидел место ДТП. Белая красавица "Чайка" с длинным капотом и красными правительственными номерами на бампере стояла в глубоком "поцелуе" с проржавевшей салатовой "Копейкой", которой только с виду было лет тридцать. Задняя дверь "копейки" деформировалась от удара, и рядом с ней на асфальте валялись мелкие картофелины, которые высыпались из мешка, лежавшего на заднем сиденье.
Хозяин - сморщенный старичок с искусственными руками, ногами и глазами - ходил и, собирая урожай в горсти, относил обратно в машину. На петлице пиджака я заметил несколько неброских орденских планок.
Шестеро юнцов в серой форме с лейтенантскими погонами - такие же мальчишки, как и те, что помогали судмедэксперту - пытались оттеснить от "Чайки" двух женщин в длинных ярких платьях. Причёски, макияж, высокие каблуки, классные фигуры, золотые украшения, но - нетрезвые голоса и хищные лица, обезображенные бурными возлияниями и последующим отупением. Блондинка и брюнетка.
– Я повторяю, пройдёмте в машину!
– голос лейтенанта дрогнул. Он попытался взять блондинку за руку и отвести в "Москвич", но пьяная особа дёрнулась и полоснула его красными ногтями по лицу.
– Руки убери от меня! Да я тебе сейчас!
– прелестные губки говорили такие вещи, что удивился даже я, имевший дело с матёрыми уголовниками.
Брюнетка подскочила к подруге и принялась колотить лейтенанта, к которому поспешили на помощь другие милиционеры, старавшиеся оттащить неадекватных дамочек, но на деле только мешавшие друг другу.
– Мужики, да чё мы стоим-то?
– где-то в районе моего пупка, вставал на цыпочки и толкался мелкий мужичок в синем комбинезоне. Бородка клинышком и кепка делали его похожим на Ильича, и он, видимо, об этом прекрасно знал и сходством гордился.
– Какого хрена, а, мужики?
– Да вдарьте вы им, ребята!
– вторил ему огромный красномордый работяга в затёртой куртке с эмблемой какого-то завода.
– Сколько ж можно им так?
– Вдарь! Давай! Вдарь! Попробуйте только, отдача замучает!
– взвились бабы. Блондинка предприняла ещё одну попытку пробраться к машине, однако на пути встала троица милиционеров, на которых она налетела разъярённой фурией.
– Пустили меня быстро! Убрались от машины!
– Мужики, а чё мы-то терпим, а? У ментов-то инструкции, а мы-то чё?
– снова подал голос "Ильич".
– Да какая тут инструкция?
– пробасил здоровяк.
– Они ж шишки!
– Да сколько ж можно-то терпеть, то, а?
– не унимался мужичок.
– А вон коньячок-то у них! Настоящий, небось!
– на асфальте рядом с машиной и впрямь валялась хорошо початая бутылка армянского коньяка.
– И фамилии вон какие! Жиды они там все! Ничего, скоро будет им... Вон, уже начали их стрелять! Скоро до всех дотянутся! Всем покажем!
Я понял, что дело запахло жареным. Нервный "Ильич" заводил толпу даже без броневика. Его резкие выкрики настраивали людей против пьяных женщин, атмосфера накалялась прямо на глазах. Я ласково взял провокатора за шкирку и повернул к себе.
– Вали отсюда подобру-поздорову, - шепнул я ему на ухо, и мужичок, побледнев, принялся толкаться обратно к своему тарантасу. Не знаю, что сработало больше, мой голос или пистолет, который я незаметно приставил к его рёбрам.
Я вышел из толпы и направился к юнцам в форме:
– Что тут такое?
– Гражданин, отойдите! Не мешайте!
– он насупил брови, но детский голос и серая кепка, умостившаяся на длинных оттопыренных ушах, делали его не грозным, а, скорей, смешным.
– Майор Иванов, КГБ, - даже не потребовалось показывать удостоверение. Лейтенант испуганно округлил глаза.
– Почему не урегулируете ситуацию?!
– прошипел я.
– Есть инструкции, почему не следуете?! Мне напомнить порядок действий сотрудника при задержании или отправить вас подучить его обратно в университет? Что происходит?
– Это родственницы депутата Народного Собрания, - юнец сник.
– Что нам делать, товарищ майор?
– как-то совсем по-детски спросил он и захлопал пушистыми ресницами.
– Инструкции соблюдать, - прорычал я и, отодвинув лейтенанта, направился к пьяным мегерам, которые всё ещё избивали безответных милиционеров.
– Пр-рекратить!
– рявкнул я, когда дошёл до места драки.
– Фамилии!
Брюнетка переключила своё внимание на меня.
– А на каком основании вы...
– Майор Иванов, КГБ, - я спроецировал удостоверение - но в этот раз небольшого размера, стараясь не светить им перед разгневанным пролетариатом, готовым устроить дамочкам суд Линча.
– Алина Рашман, - искривлённые в усмешке губы словно спрашивали "ну и что ты нам сделаешь?"
– А она?
– я кивнул на блондинку.
– Валентина. Тоже Рашман, - всё та же ухмылка.
– В машину!
– скомандовал я, кивая на милицейский "москвич".
– Ой, тут ещё один нарисовался, хрен сотрёшь!
– Валентина оставила милиционеров и подскочила ко мне. Юнцы в погонах вздохнули с облегчением.
– Что, фамилию не слышал?! Прикажи им дать нам проехать! Моей подруге плохо, мы в больницу едем!
– В машину, дамы, - вот чего я не любил, так это пьяных женщин, считающих, что им море по колено. Омерзительное зрелище.
– Повторяю последний раз. И освободите дорогу, вы мешаете важному расследованию и тратите время сотрудников.
– А то что?
– блондинка встала, уперев руки в бока.
Препираться было бессмысленно. Если уж ГБ-шника они не испугались, то, как говорится, медицина бессильна.
Я вытащил из кармана пальто наручники и ловко схватил Валентину за предплечье, но та вцепилась в мою ладонь своими красными когтями, крича, что я ей завтра принесу своё удостоверение вместе с извинениями за причинённые неудобства. Я, собственно, не слушал, что она там лопочет, потому как боялся выйти из себя и размазать этих сраных родственниц по асфальту тонким слоем.
Шокер, спрятанный в костяшках пальцев, был включен заранее, поэтому удар в солнечное сплетение отбросил блондинку назад и отправил в глубокий нокаут. С неправильным и гадким чувством удовлетворения я заметил, как она проехалась ярко накрашенным лицом по асфальту и затихла.
На миг мне показалось, что разговор окончен и такой демонстрации силы достаточно, но подруга-брюнетка накинулась на меня и впилась ледяными пальцами в шею. В нос ударил запах перегара, уши заложило от визга.
Ещё один удар, треск разряда ласкает слух - и на асфальте уже два тела. Я обернулся, услышав крики и подумав, что народ собирается порвать женщин голыми руками, но причина была в другом: пролетарии просто ликовали от свершённого правосудия. Сейчас я был их героем и слушал одобрительные возгласы, словно осыпаемый лепестками роз гладиатор на арене.