Союз нерушимый
Шрифт:
Загомонившие малолетки бросились нас разнимать, но моего рыка: "А ну отошли!" - хватило, чтобы они сразу же попятились назад. В коридоре пахло потом, нестираной одеждой и перегаром от портвейна.
– Демонесса!
– рявкнул я.
– Что за хренов балаган? Какого ты меня вообще сюда притащила?!
– Э, да ты чё?
– лицо девушки удивлённо вытянулось.
Подруга Андрея уже поднялась и, взвизгнув "Козёл!", сорвала с крючка куртку, сунула ноги в огромные рыжие ботинки и выбежала в подъезд. За ней устремились подруги - остановить и вернуть.
– Чо-чо?
– передразнил я Демонессу и мрачно зыркнул на подростков.
– Ничо! Ты поможешь мне найти Унгерна или нет?!
– Да помогу-помогу!
– воскликнула девчонка.
– Я ж чо тебя и привела: Дрон знает, где его найти!
– она ткнула пальцем в лежавшего у меня под ногами скулящего зэка. После слов Демонессы он бросил на меня быстрый испуганный взгляд. Лоб мгновенно покрылся испариной.
– Дура!
– заорал он.
– Дура! Ты же меня сдала! Зачем ты меня сдала?! Зачем?
Прошло совсем немного времени. Я покинул вечеринку, с которой и без того уже начал разбегаться народ. Не обошлось без драки: какие-то ребята полезли в защиту своего престарелого лидера, но получили по ушам и отстали. Андрей баюкал сломанную руку и шёл вперёд: поднимался по безлюдной тёмной лестнице на двадцатый этаж, ругаясь вполголоса и угрожая, что какие-то "пацаны" меня найдут и "прихлопнут". Мы оба забрались на технический уровень и встали перед дверью, на которой висел замок - огромное старое и ржавое чудовище.
– И что дальше?
– Андрей усмехнулся, но настроение у него явно ухудшилось, когда я сорвал замок голыми руками, лишь дужка по полу лязгнула.
С ночного неба лило, как из ведра, и добрая половина Дворца Советов скрывались в облаках. Он и без того выглядел, как что-то нереальное, а сейчас, когда представлял собой огромный столб света, уходивший в облака, - особенно. Шлёпая по лужам и обходя телевизионные антенны, спутниковые тарелки и гудящие коробки вентиляционных шахт, мы с Андреем дошли до края крыши, за которым начиналась тёмная бездна.
– Поговорим.
– Ничего я тебе, ментяра, не скажу, - набычился зэк.
– Тогда полетаем, - пожал я плечами.
– Ага, конечно, - сукин сын вёл себя вызывающе.
– Давай. Блефуй, мусорок.
Я двинул Андрею в рожу. Как в кино: "аккуратно, но сильно", отчего мой будущий информатор, издав крик раненой чайки, рухнул на мокрый гудрон крыши. Мои волосы промокли, и вода с них начала стекать вниз - по лицу и шее. Мерзко. Я поднял скулившее тело за ногу: оно оказалось очень лёгким.
– Ты чо творишь, э?!
– глаза бывшего зэка широко раскрылись, а лицо перекосило от ужаса. Мокрая рубашка сползла к груди, открывая вид на наколотую синими чернилами биографию. Я усмехнулся: жизнь у Андрея была бурная и нелёгкая, матёрый урка, давний "клиент" милиции. Даже удивительно, почему его ещё не расстреляли. Советская власть была строгой, но справедливой: любой преступник получал возможность искупить вину, перевоспитаться и вернуться к нормальной жизни. Партия могла дать оступившемуся второй и даже третий шанс, но после третьего обвинительного приговора рецидивист железно приговаривался к пуле в затылок. За что угодно - хоть за украденный гвоздь, хоть за те самые сакральные три колоска. Кто-то наверху считал, что, раз уж человек неспособен стать на верный путь, то и нечего на него воздух переводить.
– Чо творишь?! Перестань!
Андрей оказался за краем и осознал, как далеко ему придётся лететь. Внизу тускло светились оранжевые фонари, похожие отсюда на бусы. Моя рука дрогнула якобы от напряжения - и зэк истошно завопил.
– Поставь меня! Поставь меня обратно! Поставь, ты, слышь?!
– Твоя большая ошибка в том, - я подался немного вперёд, вызвав очередную порцию воплей и ругательств, - что ты с чего-то увидел во мне мента. И сейчас думаешь, что советская милиция - самая гуманная милиция в мире, и я ничего с тобой не сделаю. А я могу. Хотя бы просто уронить, если будешь дёргаться.
– Отпусти!
– выпалил Андрей и тут же поправился, увидев моё выражение лица. Очень кровожадное выражение.
– Нет-нет, не отпускай!
Я засмеялся, рука снова дрогнула. Крик далеко разнёсся над ночной Москвой, приглушаемый шумом дождя и свистом изредка налетавшего северного ветра.
– Рассказывай, что тебе известно про Унгерна!
– рявкнул я.
– Да иди ты!
– Учти, я очень быстро устаю! А до тех пор, пока не услышу всё, что ты знаешь, то на крышу не верну! Чем дольше молчишь, тем ближе твои мозги к асфальту! Говори!
Ответом стало молчание, сопение, тяжёлое дыхание и взгляд, направленный то на меня, то вниз, к фонарям и припаркованным у подъезда машинам.
– Ну?!
– взревел я.
– Ладно-ладно!
– решился Андрей, примирительно поднимая руки.
– Расскажу! Только не бросай!
По правде, не стоило и ждать иного исхода. Все эти крутые парни, "масть блатная", "бродяги" и "честные воры" раскалывались с полпинка, как только чувствовали малейшую опасность для собственной шкуры. Несгибаемые урки-борцы с системой существовали только в бульварных книжках времён моего детства и ранней юности, когда ещё не выветрилась тюремная романтика.
– Ты знал Унгерна лично?
Мышцы уже начало немного сводить, и в этот раз рука задрожала не показушно.
– Знал! Знал!
– возопил Андрей.
– Малец-казах, учился в Бауманке на инженера-электронщика!
Тевтонец, тоже мне...
– Сколько лет? Где жил? Как зовут?
– Двадцать пять где-то, жил на Плющихе в бараках, дом восемь! Зовут Володя! Володя Тильман!
– Что?! Какой нахрен Тильман? Он же казах!
– У него мать казашка, а отец был немец! Я правду говорю!