Сожженные мосты
Шрифт:
— В этом есть необходимость? — иронически указал я на рейдовые машины, перекрывшие улицу и ощетинившиеся пулеметами во всем стороны.
— Здесь неспокойно, сударь, — ответил принц, — не так давно заговорщики пытались убить моего отца, но хвала Аллаху, он остался жив и невредим…
— Правильнее будет «цел и невредим», — машинально поправил я.
— Цел и невредим, — повторил принц. — Русский язык довольно сложный, даже если учишь его с детства. Он мне еще тогда не нравился, и арабский тоже…
— Получается, вам нравился английский?
— Английский — простой язык… — задумчиво произнес принц. — Он более однозначный, чем русский. Даже в арабском языке нет такого разнообразия, как в русском. В русском можно сказать то, о чем ты думаешь, десятью разными
— Тогда начнем с самого простого. Вся охрана, которая тогда была с вашим отцом, не помогла ему, его действительно уберег лишь Аллах. Никакая охрана не спасет, если найдутся профессионалы, которые решат вас убить. Поэтому, думаю, стоит взять на следующий раз две или три неприметные и хорошо бронированные машины для повседневных поездок по городу. Скрытность защищает лучше, чем открытая демонстрация огневой мощи. Начнем учиться русскому, ваше высочество?
Принц поморщился — было видно, что он не привык, чтобы с ним так разговаривали, но потом пересилил себя и улыбнулся.
— Возможно, вы и правы. Тем более что отец предупредил меня, что вы правы всегда…
— Хотелось бы, чтобы это было так…
Когда мы вышли за ограду посольства, к нам осторожно приблизился Вали, поклонился едва ли не в пояс, то ли мне, то ли принцу.
— Вали, я уезжаю с их высочеством. Переложи мой багаж в его машину.
— Будет исполнено, Искандер-эфенди…
— Пока я не вернулся, ты в распоряжении ханум [87] .
— Слушаюсь, Искандер-эфенди…
Вали бросился к «Руссо-Балту», сопровождаемый напряженными взглядами охраны.
— Забавный малый, — заметил принц.
— Да, мой водитель, — небрежно подтвердил я, размышляя, знает его принц или нет. Наверняка нет — хотя всякое может быть в этой жизни…
Ехали совершенно по-хамски, никогда такого не видел. Нигде и никогда в Российской империи подобное не позволялось. Для проезда кортежа Государя дорога перекрывалась заранее только в дни больших торжеств, до этого дорожная полиция едва успевала перекрывать движение, заметив приближающийся кортеж. И то — Государь не любил причинять неудобства своим подданным и часто летал по делам на вертолете. А тут — полиция перекрывала движение заранее. Везде, где бы мы ни ехали, образовались пробки. На больших транспортных развязках одна или две машины с охраной останавливались и целились в водителей, ждущих, пока проедет кортеж. На сей раз я ничего говорить не стал — принц меня просто не поймет. Для него все это — в порядке вещей. Может быть, в будущем удастся доказать ему, что нельзя жить, плюя на тот народ, которым правишь. Государь должен жить ко благу и пользе не только престола и государства, которым он правит, но и ко благу всех своих подданных.
87
Ханум — госпожа, так обычно называют супругу.
Вертолет в аэропорту ждал нас — не один, а целых три. Все три — «Сикорские», причем гражданские, девяносто второй модели. И это мне не понравилось…
У фирмы Сикорского есть две линии продукции — гражданская и военная. Гражданская продается свободно в любую страну мира. Вертолет — это такой же товар, как и всякий другой, только стоит дорого. А боевые машины хоть и были частично унифицированы с гражданскими, но все же попадали под специальный экспортный режим, и для их покупки требовалось намного больше документов, включая конечник [88] и письмо на имя министра обороны от властей страны-покупателя.
88
Конечник — сертификат конечного пользователя, обязательная вещь в международной торговле оружием.
В некоторые страны, включая и Персию, боевые машины продавали под специальным контролем — только транспортные, и в строго определенном количестве. Здесь же налицо был обходный
Два вертолета уже прогревали двигатели, третий стоял неподвижно — видимо, запасной…
— Прошу! — принц гостеприимно пропустил меня вперед.
Внутри вертолет был отделан роскошно. Восемь кресел, обитых роскошной белой кожей, ковер на полу, дерево…
— Скажите, ваше высочество, как вы узнали о том, что я собираюсь в Багдад? — спросил я, устроившись поудобнее.
Принц хмыкнул.
— Нет ничего проще. Все полеты с любых аэродромов страны находятся под контролем. Вы взяли напрокат вертолет, заполнили полетный план. Все эти планы подлежат передаче в САВАК. Вот и все…
И в самом деле просто…
— Наверное, стоит отказаться от брони…
— Я уже предупредил, что вы можете не полететь, — с обезоруживающей простотой сказал принц, — взял на себя такую смелость. Прокатная фирма не предъявит вам счет…
Вертолет начал раскручивать лопасти, но в салоне этого почти не было слышно — звукоизоляция оказалась на высшем уровне, и мы могли разговаривать вполголоса. В салоне, отделенном легкой перегородкой от кабины экипажа, были только мы двое, часть нукеров охраны осталась на земле, часть — набилась в вооруженный вертолет, который должен был прикрывать наш полет…
Тот же день
Персидский залив
Проклятый Багдад…
Город, в котором погибли мои отец и мать, — их убил исламский фанатик-смертник. Отец застал еще конец войны, ни одна пуля не смогла пометить его, но смерть таки догнала, забрала то, что ей причиталось. Город, в котором погиб действительный статский советник Каха Несторович Цакая, я мог считать его своим наставником в мире разведки. По какому-то злому умыслу судьбы, он погиб точно так же, как погиб мой отец, и на той же самой должности — генерал-губернатор Междуречья. Теперь в этот город летел я.
Смерть забирает лучших…
Единственным человеком, которому я мог доверять в этом городе, был Володька Голицын, памятный еще по играм в Крыму. Один из пяти поросят, служащий теперь в полку казачьей стражи, расквартированном в городе. Если предаст и он, то больше никому и ничему верить будет нельзя…
Проклятый Багдад…
Вертолет шел над землей, удивительно чередующей бурые, обожженные беспощадным солнцем пространства и буйную зелень рукотворных оазисов — с мелькающей то и дело геометрической правильностью городков. Но Персидский залив уже показался на горизонте, он не синел, а скорее казался серо-коричневым. Грязная нефтяная мелководная лужа, чем только не испохабленная. Танкеры, несмотря на строжайший запрет, сбрасывали в залив балластную воду [89] из отсеков перед погрузкой. Несмотря на все усилия русских инженеров, вода из Тигра шла грязной — никак не удавалось нормально наладить мелиорацию, плодородный слой почвы потихоньку смывало в Тигр и дальше — в Персидский залив. В общем — Персидский залив был явно не тем местом, где стоило бы строить дорогие курорты на берегу. Байкал чище во много раз.
89
Танкер никогда не ходит с пустыми отсеками, он может перевернуться. В порожних рейсах в отсеки закачивают морскую воду, а перед погрузкой ее сливают. Надо бы сливать на очистку, но многие просто сливают. — Прим. автора.