Сожженные мосты
Шрифт:
— Может.
Хусейн прошелся мимо длинной витрины, я внимательно наблюдал за ним. По тому, как человек выбирает оружие, тоже можно кое-что сказать.
— Вот эту извольте…
Еще один плюс в моих глазах. Даже большой плюс. Случись мне дарить — выбрал бы то же самое. Не самое дорогое — здесь есть английские пары ружей ценой с небольшое поместье. Но смертельно опасное для того, кто попадет на прицел. Скорее спортивная, нежели снайперская винтовка ручной работы, «Братья Гольтяковъ въ Туле». Классическое ложе из африканского черного дерева, твердое настолько, что вполне можно спутать с пластиком — тем более цвет черный. Длинный, толстый ствол холодной ковки из шведской стали. Обычный затвор, типа «Маузер», три боевых упора. Длинный, очень длинный, старого образца прицел большой кратности — увеличение не меньше двадцати четырех.
— Сударь. Соблаговолите принять в знак моей вечной дружбы, — чуть напыщенно произнес Хусейн.
Я взял винтовку в руки, приложился — как влитая. Хоть и не предполагал… вот и еще одно пополнение в коллекцию…
— Ваше высочество, в таких случаях у русских принято отдариваться…
Провел пальцем по стеклу витрины, выбирая. Выбрал. Наш, родной штатный «Орел», но переделанный, как раз такой, каким пользуются профессионалы из спецвойск. Старая гвардия считает, что новомодные «Браунинги» и плевка не стоят по сравнению с этим. Рукоятки из твердой резины, а не из дерева, как на штатном, прицел — три точки, тритиевые вставки, особой формы, чтобы не зацепиться за одежду при быстром извлечении пистолета из-под одежды. Вместо воронения — особый состав на основе какого-то пластика, за ним не нужно ухаживать, и он выдерживает даже многодневное пребывание в кислоте. Удлиненный десятиместный магазин вместо восьми-, тяжелый пятидюймовый ствол, флажок предохранителя увеличенного размера под обе руки. Десять на двадцать пять «Маузер», патрон, которым не раз останавливали медведя.
— Ваше высочество, — решил не оставаться в долгу я, — думаю, это спасет вашу жизнь вернее, чем телохранители, которыми вы себя окружаете. Этот друг не способен на предательство!
Обалдевший армянин сразу назвал нормальную цену и даже не сделал попытки торговаться. Видимо, он только сейчас понял, каких посетителей привела судьба в его магазин…
Расплатились чеками, я — Офицерского общества взаимного кредита, Хусейн — Банка Персии. И у меня, и у него чековые книжки… слегка потеряли свой вид в результате пребывания в воде, но торговец на это не обратил никакого внимания.
05 июня 2002 года
Месопотамия, Багдад
Аль-Джазира
Аль-Джазира [103] — так звали местные этот островок, примыкающий к району Абд Аль-Аввад, промышленному району, и, как ни странно, — к стадиону, на котором гонки верблюдов проходили чаще, чем гонки лошадей. На арабском «аль-джазира» — и есть «остров». Был он небольшим, заросшим какой-то невысокой местной растительностью и заброшенным. Но самое главное — что он был совсем рядом с городом, даже в черте самого города, в том самом месте, где (на берегу, разумеется) традиционно стартовала харитхия. И никому до этого острова не было никакого дела.
103
«Аль-Джазира» по-арабски и есть «остров». — Прим. автора.
Еще одним неоспоримым достоинством было то, что на стадионе часто хлопали выстрелы стартовых пистолетов и никто не обращал на это никакого внимания…
Ровно без двадцати минут семь по местному времени я и принц Хусейн вышли из машины в районе Джамиль-Вади. Перед тем как идти на небольшую пристань, я запер взятую напрокат машину, огляделся по сторонам. Город уже давно проснулся — из-за жары на Востоке принято рано вставать, а рабочий день заканчивается в час дня [104] . По мостам через великий Тигр нескончаемым потоком, подбадривая себя и соседей истеричным гудением клаксонов, текли сотни машин, по Тигру плыли баржи, на улицах открылись лавки и магазины. День еще не утвердился в своих правах, солнце только вставало, одаряя город своими первыми за сегодняшний день лучами. Если бы не эти,
104
Это и в самом деле так. Выходной — пятница, работу начинают в шесть и заканчивают в тринадцать ноль-ноль.
Несколько лодочников терпеливо ждали у пристани. Вместо лодок у них были обычные для этих мест келеки — этакие плоты, деревянный каркас и сто — сто пятьдесят наполненных воздухом мехов, поддерживающих всю эту конструкцию на плаву. Поверх каркаса был устроен пол, а на полу прикреплены скамейки для сидения. Этот плот не изменился за сотни лет, такими или почти такими пользовались еще при Навуходоносоре, и единственным напоминанием о том, что на дворе двадцать первый век, было то, что теперь плотогон управлял сией конструкцией посредством мотора на вертлюге — на длинном стальном валу был укреплен винт, и, поворачивая вал с винтом то в одну сторону, то в другую, плотогон добивался того, что плот плыл туда, куда надо.
К нашему появлению плотогоны отнеслись весьма безучастно. Тот, кто в восторженных тонах расписывает деловые качества и умение торговаться арабов, — не видел ни русских, ни евреев.
— Аль-Джазира, — сказал я, продемонстрировав катеньку [105] .
Один из плотогонов приглашающе махнул рукой.
Путешествие было недолгим — примерно полтора километра. Плотогон ловко правил, насвистывая какую-то местную популярную мелодию. Судя по тем взглядам, которые он бросал на чемоданчик из дорогих пород дерева, который я держал в руках, араб обо всем догадался. Но ничего, никаких эмоций по этому поводу он не проявил. Арабы вообще к подобному относятся философски, а культура поединков, что рукопашных, что с оружием, у них просто отсутствует. У арабов никогда не было стилей рукопашного боя, сжатый для нанесения удара кулак был чужд арабской культуре. Когда-то давно, когда только организовывали гимназии и арабские пацаны сидели в одних классных комнатах с нашими, с этим возникали проблемы. Русские пацаны с детства привыкали мутузить друг друга, и мутузили почем зря, несмотря на наказания. Мутузили они и своих арабских одноклассников — в те времена было за что. А арабы не знали, как ответить. Потом, конечно, выровнялись — и арабы драться научились, и русские пацаны поняли, что мутузить безответного — нехорошо, не по-пацански. Да и поутихло с тех времен.
105
То есть десятирублевую купюру, червонец.
Верней, мы думаем, что поутихло…
Нас уже ждали. Всего трое — Голицын, невысокий человек в гражданском, судя по всему, доктор, и еще один казак, из нижних чинов. Между прочим, это было унижение — значит, никто из равных ему, никто из аристократов не согласился быть секундантом князя Голицына, представителя одного из лучших родов России.
Уже спрыгивая с келека на песок берега, я понял, что Голицын и сейчас пьян.
— О император Нерон, идущие на смерть приветствуют тебя! — насмешливо вскинул он руку вверх в непонятном жесте.
Его секундант подошел к нам.
— Сотник Тимофеев, Кубанское казачье войско.
— Принц Хусейн Хосейни, наследник престола Персидского! — огорошил своим титулом мой секундант.
Наступило секундное замешательство, разорванное высоким, громким голосом того же Голицына:
— Принц принцу завсегда рознь.
— Сударь… — начал Хусейн.
— Оставьте, — отрезал я, — давайте покончим с этим. Доставайте монету. Мой орел.
Сотник бросил монету. Выпал орел…
— Заряжайте, господа. Думаю, господин Голицын не сможет сам зарядить. Для равенства пусть и мой пистолет зарядит мой секундант.
Голицын что-то напевал.
Зарядить пистолеты нынче просто. Вставляешь обойму, досылаешь патрон в патронник, достаешь магазин. Все. Это раньше — порох да пули…
— Условимся, господа, шестьдесят шагов от барьера. С места.
Я пожал плечами:
— Согласен.
Шестьдесят шагов от барьера — по меркам прошлым это было много, когда-то и с десяти шагов стрелялись. Но и оружие нынешнее — не чета тому. С шестидесяти шагов я попаду из хорошего пистолета в любой глаз, на выбор.