Созвездие Кита. Орбиты
Шрифт:
Спать! Как будто я не здесь.
Я не здесь, а на Фонтанке.
На соседней простыне
Слышу рокот перебранки.
Спать. Пока не выпал снег.
Прочь от неба-варикоза
Оторвётся солнце-тромб.
Вечер в воздухе разбросан,
Очертания соскрёб
Небоскрёбов, небоскрёбих.
Вечер песню затянул:
Даже горю нужен отдых.
Сигарету лишь одну
Выкурить. Маяк растаял,
В дань куриной слепоте.
На
Дома, где всегда не те.
Поплетусь вдоль пуповины
Красной ленты в темноте.
Вечер колыбелит гимны,
Их споют, увы, не те.
Звёзды как икра трески,
Тучка, тучка, все их съешь!
Пьют на даче мужики,
Заполняя водкой брешь:
От чернильной суеты,
Грязно-бурой безнадёги.
Стручья лука как кресты
Тычут в месяц однорогий.
Пьют на даче, чтобы в речке
Утопить свой понедельник.
Штангой упадёт на плечи
Будний день, а с ним и тени.
Чем-то липким пропахла клеёнка,
Как в лучших советских домах.
И к празднику грязь вдогонку –
Всегда. И бедой пропах –
Этот стол. Слепотой куриной,
Не видевшей колеса –
Фортуны. Роди мне сына,
И будет наш мальчик плясать.
На клеёночной колее,
На карте моей родословной,
Пусть будет он сыном мне,
Пока не утратит корни.
Косово
Беда помнит вкус абрикосовый,
Грудь помнит гулянье Ходынки,
Три месяца падало Косово.
Во мне угасали блики
Всех вер: ни буддизма, ни Кришны —
Падут как неспелые яблоки.
Так задували трижды
Священные свечи Хануки.
Хотели проверить: не гаснут ли?
Все сорок четыре свечи –
Погасли. Воск падал грязными
Слезами, не зная причин,
Не ведая, что вопросами
Поставил себя в тупик.
Что я уже год, как Косово.
И бомбы разрушили цирк.
Эти тексты бессодержательны,
Как без сахара шоколад.
Эти тексты – глазные впадины,
Над которыми брови шумят.
Это гласные рядом с гремучим,
Как Феврония рядом с Петром.
Это мы запоздало учим
То, что с текстом немного умрём.
То, что каждая новая буква,
Разрывает малютку нейрон:
Буква крутится, курица – курва!
К смерти буквами путь протяжён.
Алина Стародубцева. Ли Гевара
Человек
Вы давно не виделись, да? Человек и дерево.
Но – как там было – ничто не бывает вечно,
правда ведь?
Дерево в юный ливень апрельски верило.
Человек просто верил; о, как это человечно.
Паперти
не хватало ещё одного – так она его получила.
Не вините ветер: он – лишь слепой разносчик
злаковых
на окладе. Помнишь – глаза лучились?
Помнишь – в последний раз ночью
плакали?
А потом было поле: чёрное с белым крошевом.
Мир наизнанку вывернули да оставили
полем горизонтальным, безгоризонтным, ношеным.
Сморщенным сюртуком на плечах равнодушных спален.
Ай, беги по полю, иди по полю, ползи.
В недоверии по колено, по рукава в грязи.
Пусть нельзя – у тебя отродясь нет такой нельзи.
Пусть не знаешь, куда ползёшь – рисуй на предплечье карту.
Да разверзнутся тучи! Да протянется вниз рука!
Но…
Одна подножка южного ветерка.
Одно самое из событий срастается с ДНК.
Дерево не покинет пределы парка.
Ветер всё не уймётся, страницы столиц листая.
Не вините дерево: ветви не отрастают.
Человека спасут – это дело единственной
Вечности.
Дерево, как человек, теперь
искалечено.
Одолень-трава
Солнце вымигнуло, стесняясь, в прорезь облачных врат.
Кто сказал, что я воин? Кто сказал – я солдат?
Из ночи в день я несу на шее солнышко-коловрат,
точно уже с ума
третий десяток лет
сама себе враг и щит.
Да хранит он меня в бою.
Больно знакомый профиль вымазал
пламенем небеса.
В объятья твои по млечному вылезу.
Не помогай – сама.
Как это вынести,
выскрести,
перевести
молчание в голоса?..
Вместо тебя – тьма.
Вместе с тобой – свет.
В нём шёпот мой разыщи –
и я для тебя спою.
Сбереги меня, одолень-трава. Сбереги.
Обними меня, одолень-трава, от борьбы,
отними меня, отдали от хромой беды,
сжавшей ржавый клюв на моём запястье.
Её зубы остры, аки ножи, ну а я слабак.
Я не жну плодов, да и сею соль с лица и табак.
Соль-мажорное на людях выжмется кое-как –
ли-минор в грудине гвоздём останется.