Созвездие Сердец
Шрифт:
– Я бандит и убийца! Я убил своего сына! Изуродовал Нильбертилль! И самовольно пришёл к тебе – подчиняться тебе, тебе, Гиида – царица Гроттоскама! Ада при жизни! Разве этого тебе не достаточно? Разве это не доказывает, что я головорез и конченый ублюдок?! Я страстно служил тебе семь лет! Я старый кузнец, от меня и не было бы проку на поле битвы! Но я одел твоих солдат! И не убил лишь безобидную девчонку, потому что убил своего сына! Я прикончил своего мальчугана и поклялся перетравить хоть весь королевский двор, но больше никогда не тронуть ребёнка!
– Трус!
Гиида так неистово орала, что Тигот понял, что они наверняка совершенно одни и стража слишком далеко, чтобы их услышать.
Когда-то, ещё при дворе, Тигот часто истязал и наказывал себя. Он был вдали от кузницы, но хорошо знал металл. Экспериментируя с кухонными ножами, Тигот невольно столь же хорошо узнал и свою кожу, её нрав и особенности. Придя к Гииде, он был уже не молод, но по-прежнему чертовски хитёр и предусмотрителен.
Носить оружие полагалось только царице Гроттоскама Гииде и её страже. Простой кузнец мог таскать с собой в лучшем случае короткую верёвку, но и её отобрали бы, приди он с ней к царице в баню. Поэтому в ночные часы, когда все спали, а ему разрешали работать, Тигот аккуратно подрезал обвисшую кожу на своём плече. Раны можно было спрятать или свалить на острия оружия, которое приходилось таскать охапкой прямо за пазухой. Да и кому из уродов интересны чужие какие-то там болячки? Здесь все мочились и рыдали кровью.
Тигот подрезал и подшивал кожу на плече, пока не сшил в нём самый настоящий карман. Туда он спрятал большой гвоздь, который стража не нашла при обыске перед царской баней. И видя, что царица обнажена и поглощена яростью, Тигот ловко вытащил его из узкого кармана в коже плеча, подскочил к Гииде, заревел для собственной храбрости и что было мочи пригвоздил левую ступню царицы прямо к каменному полу. Гиида взвыла, подорвалась с места, но не смогла оторвать ногу от камня и ещё пуще заорала от невыносимой боли. Тигот отчаянно запрыгал по каменистым стенам и удрал через окно в потолке, откуда пробивался лунный свет.
Клад
– Стойте! – вдруг остановился Оре. – Я чувствую… Я кое-что чувствую!
– Что, что стряслось?
– Рука… Она где-то рядом!
– Я тоже часто чувствовал, будто мои волосы больно путаются в ремнях рюкзака, после того как Дюмито одной проклятой ночью обрил меня наголо! Привыкнешь, друг! Жаль только, рука не отрастёт…
– Да говорю же вам! – Оре размотал повязку со своего обрубка. Запёкшийся было конец горел и мерцал, и из него сочилась янтарная кровь.
– Вот дела! – Юм нервно почесался.
Дюм наклонился к светящемуся обрубку, озарившему его лицо, а затем повернулся к Юму.
– А твоя лысая башка даже солнце не отражала! Надо было заодно и её болтливую половину отрезать!
Юм пнул Дюма по голени. Дюм пнул Юма в ответ. Юм толкнул Дюма в плечо. Дюм толкнул сильнее. Юм с криком бросился на Дюма – и оба повалились в пыль.
– Угомонитесь вы оба! – рявкнул Оре, сидевший молча и с закрытыми глазами. Братья, отряхиваясь, послушно встали.
– Она где-то близко. Но из-за вашей драчки я её не чую!
Юм и Дюм замерли на месте. Оре поводил носом. Зажмурил глаза. Сделал выпад, пронзая обрубком воздух. Потом резко ещё раз – в другую сторону. Потом лихо развернулся и вонзился обрубком в невидимого противника сзади. Неуверенно потоптался и обречённо рухнул на камень.
– Нет, не могу. Ничего больше не чувствую… – Оре повесил голову.
– Может, погуляем по округе? Будем идти туда, где твой локоть засветится ярче!
– Боюсь, он уже остывает, – обречённо произнёс Оре. – Я слишком устал. И теряю связь…
– Тогда ты отдыхай, а мы с Дюмом прочешем все кусты!
– Да вас только за чёртом посылать! Его-то вы мне и приведёте!
– Ну и что нам прикажешь делать? Сидеть и ждать? Дюм, ты у нас умный!
– Дождёмся темноты. Авось спрятанная рука тоже загорится и укажет нам путь. А тебе, Оре, хорошенько бы передохнуть и набраться света.
– На-а-ам все-е-е-е-ем нужно передохнуть, – зевая, лёг на свой рюкзак Юм.
Оре и Дюм тоже свалились без сил и тут же крепко уснули.
Спустя пару часов Дюм проснулся от крепких ударов в бочину.
– Эй! Да проснись же ты! – шептал Оре.
– А?
– Скажи-ка, ты правда обрил старину Юма по самые уши?
– А, что? Это? Да… По заслугам! Мало ему ещё было!
– Вот уж не сомневаюсь! – посмеиваясь, закрыл глаза Оре и захрапел.
Свет
– Эй, очнись! – На этот раз Юм разбудил Оре. Царила кромешная тьма.
– Ты что, рехнулся?! – Протирал глаза напуганный Оре. – Ночь на дворе!
– Потому и бужу, дубина! Тебя всего лихорадит!
Оре лежал весь взмокший. Обрубок в полной темноте, казалось, пылал пуще прежнего.
– Ого! – От шума очнулся Дюм. – Пора искать!
Спустя мгновенье или час
– Да мы каждый угол прочесали! Может, рука твоя в землю зарыта? – Дюм был потрёпанный и с синяками под глазами.
– Может, она уже мертва давно и её съели червяки! – сердито язвил уставший Юм. Оре от его слов точно кипятка глотнул. Юм заметил немое отчаяние, но не угомонился. – Да-да! Мы полночи её ищем и ищем повсюду как чумные, а ведь она уже пару недель как отрублена! Знаешь что? Мне жаль, что руку отрубили, и всё такое, но с меня хватит! Вместо талисмана ищем не пойми что! Конечности столько не живут! Наверняка из неё уже выросло дерево, под которым мы спим! Не удивлюсь, если рука давно превратилась в этот камень, на котором ты дрых! – Юм пнул по здоровому булыжнику, служившему Оре подушкой.