Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи
Шрифт:
— Тону, — сказал он.
— Я тут, тут, — бормотал Джимми.
Скотт опять пошел вниз. Джимми вытащил его, сам уйдя под воду. Когда он вынырнул, лица их были совсем рядом, и Скотт смотрел прямо ему в глаза. Только неизвестно, узнал он его или нет.
— Помогите, — простонал Скотт в лицо Джимми.
— Я тут, тут.
Они бились, их мотало, качало. Потом Скотта свело судорогой, что ли. Он скорчился, голова опять ушла под воду. Джимми выволок его и потянул к берегу. Слава те господи, Скотт вроде успокоился. Джимми хорошо за него ухватился, теперь все обойдется.
Джимми немного устал, но расслабляться рано
Они ничуть не приблизились к берегу. Видно, течением засосало.
Ничего. Джимми давным-давно знает здешние течения. И это течение он тоже знает, он как раз все так рассчитал, чтоб Скотт в него не угодил. Он же объяснял Скотту в точности, куда ему идти, и вот их все равно засосало. Значит, с этими течениями прямо не угадаешь. Гуляют они по морю, что ли? Это, например, всегда было гораздо ближе к берегу.
Скотт опять задергался. Он высунул лицо из воды и заорал. Он орал, глядя в облака, будто с землей уже рассчитался и надеялся, что его поднимут прямо в небо. Так на самом крике он пошел вниз, и в легкие, ясное дело, набралась вода. Джимми сообразил, что надо бы постучать его по спине, но, если перевернуть его лицом вниз и стучать по спине, в легкие только еще больше воды наберется. У Джимми опять все внутри оборвалось. Он уже давно испугался, но сейчас — другое, сейчас Джимми весь похолодел. Ему самому хотелось орать, звать на помощь.
Потом рябая чайка медленно промахала над самой головой у Джимми, высматривая, не найдется ли чего поесть. Она летела на высоте всего трех-четырех метров. И тут Джимми отпустило. Птичка тут, значит, в море не страшно. Джимми и Скотт бьются за свою жизнь, а для чайки сейчас вечер как вечер, и море ей дом родной, и оно ее кормит. Устанет чайка летать — сядет на воду и отдыхает, пока не надоест. А чем человек хуже? Джимми раскинулся на спине и стал глубоко дышать, а Скотта ухватил за руку. Скотт засучил ногами, но Джимми держал его крепко, и он затих. Я мотор нашего судна, думал Джимми, вот только минутку передохну, наберусь сил — и порядок.
Вода была холодная, и силы долго не возвращались к Джимми. Но голова работала ясно, и, отдыхая, он решал, как быть дальше. По опыту он знал, что, плывя наперерез течению, как он только что старался, из него не выбраться, а надо плыть наискосок, постепенно беря к берегу под углом градусов в тридцать-сорок. Отдохнув, он так и поплыл, таща Скотта. Но он сразу же заметил, что Скотт стал другой. Он теперь не бился и даже не напрягался. Он просто безвольно лежал на воде. Джимми поднял голову, стараясь заглянуть в лицо Скотту, но под этим углом почти ничего не разглядел. Глаза у Скотта, кажется, открыты. Хорошо это или плохо? Может, он успокоился, доверился Джимми и решил ждать, пока они доберутся до мелкого места?
Течение затягивало; Джимми это чувствовал. Он ни о чем больше не думал, только о том, чтоб плыть к берегу под выбранным углом. Руки
Скотт его в жизни не простит. Чего натерпелся. Какие уж тут десять фунтов. Он, видно, без сознания. Джимми не подпускал к себе другую мысль. Скотт без сознания мирно плывет по воде. Только б до берега добраться, а там он живо придет в себя. Джимми все понимал про искусственное дыхание. Значит, надо только держаться, только самому сознание не потерять. А потерять сознание он мог только от страха, от жуткой мысли, которая лезла в голову, как газ сквозь запертую дверь.
Может, он мертвый? И я без толку плыву и волочу по воде мертвечину?
А если он мертвый, может, тогда пускай нас обоих затянет течение, раз все равно пропадать?
Джимми гнал эту мысль, гнал из последних сил. Скоро уже он либо выберется на берег, либо утонет. Вдруг краем глаза он увидел что-то белое с полосатым лоскутом посередке. Это был тот самый дядька, отдыхавший на спине, которого он видел, когда еще плыл от берега. (Как будто совсем в другой жизни.) Дядька лежал на воде так же мирно, как Скотт. Джимми приподнялся и огляделся, на минуту выпустив Скотта. Берег был всего метрах в десяти, спасательная станция — совсем рядом, в воде стояли или плескались люди, и никто не видел, чего они натерпелись.
Тут Джимми как раз ошибся. Как всегда бывает в таких случаях, кое-кто заметил неладное, а кое-кто нет. Толстый дядька на спинке, например, ничего не заметил. А другие заметили Джимми со Скоттом, стали перекликаться и поплыли к ним. Когда Джимми был уже у самого берега, все сбежались, стали звать тех, кто подальше. Кричали наперебой, а один, высокий, сказал, что он врач.
Джимми ударился об песок. Все. Спасены. Он встал, и оказалось, что здесь по колено. Он нагнулся над Скоттом, которого, как корягу, легонько колыхал прибой. Лицо у Скотта было застылое, а глаза широко открыты. Соленая вода заливалась в них и выливалась обратно. Он не жмурился. Джимми отпустил Скотта, стал на корточки в воде, и его начало рвать.
Их со Скоттом уже окружила небольшая кучка народа, кто из воды — мокрые, кто с пляжа — сухие. Потом все бросили Джимми, распускавшего полосы блевотины по воде, и потащили Скотта на песок. Доктор наклонился над ним, а вокруг молча толклись любопытные. Ребятишки выглядывали у взрослых из-под ног, но их отослали за полицейским, чтоб полицейский составил протокол и просто чтоб они не смотрели на Скотта.
Джимми не слышал ничего, только как его выворачивает наизнанку, с таким грохотом, будто небо обрушивается на море. Между приступами он обещал богу сделать что угодно, только бы Скотт остался жив. Потом рвота унялась, и он встал. Никто не обращал на него внимания, и он вышел из воды и прошел мимо застылого Скотта и толпы любопытных. Тут дорогу ему загородил кто-то темный и большой.