Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи
Шрифт:
— И когда он зашел в замок, он три раза крикнул: «Кажедный, кажедный, кажедный», и, конечно, раз он был такой апиркичный…
— Что, что? — в голосе страдальческое терпение.
— Ну апиркичный он был.
— Мегги, это же бессмыслица.
— Нет, смыслица. — Девчушка с нежданной ловкостью выруливает коляску через железную обочину тропки на прибитую траву. Высокие нарциссы, нарциссы из теплиц колышутся на своих огороженных клумбах, а трава пока прошлогодняя. Под ногами у детей валяются пустые сигаретные пачки.
— Апиркичный, и все, — пыхтя, выпевает девчушка. — Ну такой апиркичный, из рыбных костей.
— Хорошо,
— И тогда кажедный прискочил по колидору…
— По коридору, ты хочешь сказать.
— И не хочу, и вовсе не по коридору. Колидор это был, у него еще круглый потолок, — и апиркичный тогда постелил бородищу на пол и говорит: «Не боюсь я всякого каждого». У него еще был с собой тупель. — И она выводит все звонче, в ней звенит нарастающее вдохновение: — У него еще был с собой тупель, был с черными усищами — на серебряной цепочке. И ему насовсем побрили сзади спину — и так каждую пятницу.
— Ах, пудель. Как у твоего дяди Джона.
— И вовсе нет, а тупель — потому что с таким вот длинным лицом.
— Ну, одним словом, собака.
— И не собака, а это был такой синий штук, потому что его привезли из Биафрики, а там все собаки скисли.
— Пусть себе, дальше что, — и тягостный взрослый вздох из самой глубины души.
Девчушка молчит. Ни слова.
— Дальше-то что было?
— А ты же мне все равно никогда не веришь. — Она вдруг отпускает коляску — та тут же опрокидывается, вываливая большую тряпичную куклу на щетинистую траву, — и перебегает к брату, который идет с другой стороны. Брату пятый год, он идет и напропалую радуется своим синим вельветовым штанишкам. Руки у него в карманах кулаками вперед, и с боков топырятся два бугра. Он смотрит, что у него получается, и вышагивает изо всех сил, вышагивает по-разному, даже расправив руки в карманах. Когда Мег вдруг появляется перед ним, он останавливается и смотрит на нее так озадаченно, будто в жизни не видел ничего подобного.
— Том, Том, я вот рассказывала, ты ведь поверил?
— Поверил.
— Ой, Томми, как тебе не стыдно? — говорит долговязая сестра. — Ты же совсем и не слушал.
— Нет, я слушал, мне было очень интересно.
— Ну о чем она рассказывала?
— Не знаю.
— Вот видишь!
— А мне все равно понравилось, — говорит Том. — Мне даже очень понравилось.
И он снова смотрит на кулаки в карманах, оттопыривает их еще больше и выбрасывает вперед правую ногу, словно разучивая гусиный шаг. Тем временем Маргарет успела два раза боком обтанцевать Тома лицом к нему. Она разглядывает его с величайшим интересом и растущим удовольствием. Вот, остановившись перед ним вплотную, она приникает лицом к лицу и говорит: «Тупель». Вдруг она наскакивает из него и кричит: «Тупель, тупель, синий штук». Она разражается громким ликующим смехом.
Мальчик изумленно глядит на нее. Она начинает объяснять, повизгивая от смеха.
— Глэд говорит: «Какой апиркичный?» — а я говорю: «У него еще был с собой тупель». А Глэд и говорит: «Какой тупель?» — а я говорю: «Тупель — это синий штук» — и говорю: «У него еще был с собой тупель».
Тома разбирает хохот. Долговязая девочка, удивленная и рассерженная этим бессмысленным взрывом веселья, выкрикивает: «Ну хватит».
— Тупель, тупель, у него с собой был тупель. — Детей бросает из стороны
Неторопливым шагом проходят двое солдат в будничной форме, оборачиваются на детей и ухмыляются. Один сдвигает фуражку на затылок, как бы заметив: «Да, уж почти что тепло — весна, да и только». Но долговязая девочка в бешенстве. Покраснев дотемна, она бросается на малышей:
— Прекратите, слышите. Вы у меня перестаньте! — Голос ее дрожит; она едва ли не перепугана.
Дети увертываются.
— Апиркичный человек — у него с собой, у него с собой, — они захлебываются смехом, — был тупель.
Она прыжком настигает их и растаскивает в разные стороны.
— Шлепки вам хорошей надо, вот именно.
От дерготни и тряски девчушка тоже краснеет. Она звонко и обиженно говорит:
— А я ничего и не сделала.
Малыш уже обо всем позабыл. Он снова запихнул руки в карманы и смотрит, верно ли они оттопырились. Маргарет кривит губы, того и гляди заплачет, но тут же передумывает. Она ставит хромую коляску, нагибается за куклой и одновременно, изловчившись, успевает подпереть падающую коляску левым боком.
— Да иди же ты, Мегги, никаких сил с тобой нет. — Силы у Глэдис и вправду на исходе. Она вся сникла; призыв ее обращен скорее к небесам, и в голосе скорбь о своей непонятости, о каторжной судьбе. Девчушка хмурится. Потом она усаживает куклу в коляску и говорит ей тихо и решительно:
— Лежи смирно, Вера, а то сейчас как тебя вот шлепну по попке.
Вкус мечты
(Перевод В. Муравьева)
Когда дюжина больших колоколов отзвонила полночь, девятилетний Энтони рывком сел на постели, словно выскочила заводная фигурка. Он уже три часа лежал без сна и ждал. Он мигом натянул рубашку и синие форменные брюки. Потом отворил дверь детской спальни и посмотрел на ступеньки в голубоватом квадрате света из слухового окна. Он затаил дыхание и начал спускаться. Ступенька скрипнула, он, не чуя ног, промчался через гостиную и отпер оконную задвижку. Еще мгновение — и он стоял на краю лужайки.
Деревья и дома выстроились по сторонам широкой улицы, посреди которой стояла церковь с низкой колокольней. Он приглядывался к небесному сиянию, к шевелящимся листьям, к мерцающим звездам, словно не ожидал застать никакой жизни. Церковь тоже с виду и не думала засыпать, а могилы на кладбище, мимо которого он что ни день пробегал в школу или за конфетами, теперь донельзя изумили его. Тронутые лунным светом плиты столпились у колокольни как прихожане, ожидающие важных вестей: одни склонились перед кафедрой, другие наклонились друг к другу.
Он перебежал улицу на цыпочках, вроде танцующего зверька, у которого играет каждая жилка.
В высоком доме за белыми воротами окно столовой было уже открыто. Стоя под ним, Энтони быстро оглянулся на небо, на деревья, на камни: а вдруг да все они обернулись и уставились ему вслед? Но они тихо, с недреманным терпением размышляли над собственными делами.
Из-за окна послышался шепоток:
— Это ты сстоишь, Тони?
— Привет, Боб.
Он взялся за оконную раму.
В растворе окна показалось длинное бледное лицо и густая шапка темных волос.