Спасение Шарпа
Шрифт:
– Не сейчас, сэр, – авторитетно сказал Харпер. – Это если рана загниёт.
– Личинки? – слабым голосом поинтересовался Висенте. – Какие личинки?
– Нет ничего лучше, сэр, для того, чтобы вылечить гниющую рану, – с энтузиазмом принялся объяснять Харпер. – Если посадить этих маленьких дьяволов в такую рану, они очистят её, оставив здоровую плоть, и вы будете, как новенький, – он погладил свой ранец. – Я всегда ношу с собой полдюжины. Это гораздо лучше, чем попасть к хирургу, потому что эти ублюдки – хирурги только и ждут, чтобы отрезать вам что-нибудь.
– Ненавижу хирургов, – добавил Шарп.
– Он ненавидел адвокатов, – сказал Висенте
– Женщины, – усмехнулся Шарп. – Кто мне действительно нравится – так это женщины.
Он смотрел на расстилавшийся перед ним город, по слышащимся отовсюду крикам и выстрелам понимая, что дисциплина в рядах французской армии рухнула. Коимбра была охвачена хаосом, ненавистью и пламенем. Три столба дыма уже поднимались над узкими улочками, пачкая ясное утреннее небо, а скоро дыма станет ещё больше.
– Они поджигают дома, – сказал Шарп. – И у нас есть, чем заняться.
Он наклонился и собрал с черепицы экскременты голубей, которые выглядели посвежее, то есть были более липкими, и засунул понемногу в стволы залпового ружья, чтобы удержать в них пули, если направить стволы вниз.
– Пошуруйте шомполом, Пат, – приказал он и обратился к Висенте. – Здесь во многих домах устроены квартиры для студентов?
– Да, во многих.
– Как здесь? На чердаках?
– Это очень распространённое явление, – пояснил Висенте. – Такие квартиры называют «республиками». Некоторые охватывают здание целиком, некоторые – отдельные помещения. У «республик» есть своё правительство, каждый, кто в ней состоит, имеет право голосовать, и когда я…
– Хорошо, Джордж, вы расскажете мне это позже, – прервал его Шарп. – Будем надеяться, что напротив склада есть эта ваша «республика», – надо было посмотреть повнимательнее, когда он был там с Харпером, но тогда такая мысль не пришла в голову. – И ещё нам нужна форма.
– Форма? – удивился Висенте.
– Мундиры лягушатников, Джордж. Устроим карнавал. Как вы себя чувствуете?
– Немного ослаб.
– Отдохните немного, а я с Патом раздобуду какую-нибудь одежду.
Шарп и Харпер по водосточному жёлобу пробрались по крыше и через окно залезли на чердак. В помещении было пусто.
– Рёбра чертовски ноют, – пожаловался Шарп, выпрямляясь.
– Вы перебинтовали их? – спросил Харпер. – Если не забинтуете, никогда не поправитесь.
– Не хотел встречаться с Ангелом смерти, – проворчал Шарп.
Так звали за глаза полкового доктора, шотландца, лечение у которого было верным способом отправиться на тот свет.
– Как только у нас будет свободная минутка, я туго-натуго перебинтую ваши рёбра, – пообещал Харпер.
Он встал в дверном проёме и прислушался, не раздаются ли внизу голоса. Шарп последовал за ним, и они медленно, осторожно, чтобы не наделать лишнего шума, начали спускаться.
Этажом ниже раздался женский крик, потом прервался, словно захлебнувшись, а потом женщина закричала снова. Харпер уже стоял на лестничной площадке и открывал дверь, из-за которой доносился крик.
– Никакой крови, – шёпотом напомнил Шарп, потому что мундир, перепачканный кровью, выглядел бы подозрительно.
На первом этаже слышалась французская речь, но, кажется, женщиной лягушатники не интересовались.
– Работаем быстро и безжалостно, как вам нравится, – прошептал Шарп, проходя вперёд.
В комнате было трое французов: двое прижимали к полу девушку, а третий, крупный мужчина, скинув мундир и спустив штаны, стоял на коленях. Вложив в удар всю свою злость, Шарп врезал ему прикладом в основание черепа, и француз ткнулся головой в обнажённый живот женщины. Посчитав, что один из противников выведен из строя, Шарп, крутанув винтовку, нанёс удар тому, что слева, в челюсть. Послышался треск ломающихся костей, и челюсть явственно скривилась. Он скорее почувствовал, чем увидел, как Харпер разделался с третьим, и добил «своего» ударом окованного медью приклада по голове, проломив ему череп. В этот момент первый его противник, опомнившись, вцепился Шарпу в ноги и свалил на пол. Харпер приложил упрямца на прощание тяжёлым прикладом своей семистволки по затылку, и тот со стоном рухнул.
Обнажённая девушка, вытаращив глаза от ужаса, уже было открыла рот, чтобы завизжать, но Харпер приложил палец к её губам и протянул ей подобранную с пола одежду. Она задержала дыхание, пристально глядя на него.
– Оденься, дорогуша, – улыбнулся ей Харпер.
– Ingles? – спросила она, натягивая разорванное платье через голову.
– Я ирландец, дорогуша, – притворно возмутился Харпер.
– Ради бога, любовничек, сгоняй наверх и приведи сюда остальных, – поморщился Шарп.
– Да, сэр, – отозвался Харпер и направился к двери.
Увидев это, девушка тихонько вскрикнула. Ирландец обернулся, подмигнул ей, и девушка, подобрав с пола остальную одежду, последовала за ним. Шарп остался наедине с тремя французами. Здоровяк начал приходить в себя. Он пытался приподнять голову и ползти, царапая пол мозолистой рукой. Шарпу пришлось взять французский штык и воткнуть лягушатнику между рёбер. Крови получилось немного. Француз попытался приподняться, широко распахнул глаза, уставившись на Шарпа, но тут в его горле заклокотала кровь, голова со стуком ткнулась в пол, и он затих.
Двое других французов, оба совсем мальчишки, были без сознания. Шарп решил, что тот, которому он сломал челюсть, скорее всего, не жилец: слишком бледный, кровь из уха сочится. Он так и не пришёл в сознание, пока Шарп стаскивал с него одежду. Второй, которого ударил Харпер, стонал, и Шарпу пришлось стукнуть его, чтобы угомонить. Синий мундир пришёлся впору. Мундир был чудной: застёжка сбоку, на груди широкая белая вставка с вышитой эмблемой, впереди короткий, до пояса, а сзади два хвоста с белыми отворотами. Украшения в виде пары красных пылающих гранат означали, что владелец мундира был гренадёром. Красными были высокий жёсткий воротник и эполеты. Сверху Шарп надел белую солдатскую перевязь, закрепил под эполетом на левом плече и повесил на неё штык. На крышке патронной коробки, которая висела под штыком на перевязи, тоже красовался медный значок, изображавший гранату. Белые брюки он брать не стал, потому что носил французские кавалерийские бриджи. Конечно, такое сочетание выглядело необычно, но после того, как солдаты несколько недель находились в походе, немногие должным образом соблюдали требования устава относительно формы. Палаш Шарп прикрепил так, чтобы прикрыть его сзади полами мундира. Это было рискованно, потому что обычному солдату палаш не положен, но можно ведь предположить, что это – военный трофей. Винтовка, если не приглядываться, могла сойти за мушкет. Вытряхнув содержимое из французского ранца, он засунул туда свою зелёную куртку и кивер и нахлобучил на голову французский, щегольское изделие, украшенное красно-чёрной эмблемой и латунной бляхой впереди, на которой под орлом был выбит номер 19. Таким образом, Шарп стал новобранцем 19-го полка линейной пехоты.