Спецназ обиды не прощает
Шрифт:
— Они спорили, да. Что вы будете водку пить.
— На сегодня хватит, — сказал Панин.
— Россия-матушка? — спросил толстяк.
— Она самая.
Прожигатели заговорили между собой. Глядя через стеклянную стену, Вадим увидел, что по улице катит полицейский «жигуль». Он толкнул ногой Сергеича под столом и тихо спросил:
— Как насчет сопротивления властям?
— Это смотря какие власти.
— Власти тут специфические. С ними надо повежливее. Здесь вообще очень ценят вежливость, — сказал Вадим. — И знакомства. Может, еще кто-то меня
— Или наоборот, — заметил Ковальский.
— Но ты все-таки не горячись, если что.
Машина медленно проехала мимо чайханы, и прожигатели заговорили громче. Один из них сказал:
— Я извиняюсь, братишки. Вы откуда «бадамлы» знаете?
— А что такого? — Вадим повернулся к нему, дружелюбно улыбаясь. — Хорошая минеральная вода. Раньше продавалась у нас в аптеках. Лучше всяких нарзанов и «ессентуков».
— Конечно, лучше, — сказал толстяк. — Бадамлы это супер. Первый место в мире.
Панин увидел, что чайханщик смотрит на него из-за стойки и незаметно манит пальцем. Он встал и подошел к нему, доставая деньги.
— Хорошая музыка. Турецкая, да? Можно у вас разменять рубли на местные?
Чайханщик кивнул и повернул ручку радиолы, прибавляя звук. Пересчитывая десятки Вадима, он проговорил, не шевеля губами: «Долго не сиди. Они под планом. [14] К кому приехали?» «В командировку», — ответил Вадим, разглядывая портреты на манатах. «Тут ищут кого-то. Сегодня спрашивали. Им надо два русских. Осторожно ходи».
14
«под планом» — накурились анаши
— Спасибо, — сказал Вадим. — А сюда не заходил наш товарищ? Пошел за водой и пропал. Такой высокий, в кожаной куртке.
— Давно?
— С полчаса назад.
— Не заходил.
— Он не русский, — сказал Панин. — Чеченец.
— Все равно не заходил. Никто не заходил.
— Ну, пойдем дальше искать.
— Э, зачем пойдем, зачем искать? Сам придет, куда он денется? — сказали за столиком. — Вы уже хорошие, не надо никуда ходить. Мы тоже хорошие, сидим, никуда не идем уже. Расскажи лучше, как там Питер? Как мосты, еще разводят? Я видел, как разводят. Это супер.
— Питер стоит, еще держится, — сказал Сергеич.
— Никуда не ходи, расскажи, как сейчас русские живут без нашей нефти. Зачем нас бросили, все уехали? Кто вам что-нибудь плохое делал? — все более обиженным тоном говорил худой прожигатель жизни.
— Не слушай его, — сказал толстяк в плюшевой кепке. — Все его друзья алкаши уехали, он скучает. Друзья, да.
— Без друзей нельзя, — сказал Ковальский. — С друзьями надо встречаться, хотя бы раз в десять лет, но надо.
— Мне хорошо, — сказал толстяк. — Мои друзья в Москве. Везу туда гвоздики, всегда меня встречают. Я им говорю, приезжайте. Нет, боятся. Война, говорят. Э. Где война? Какая война? Слушай, когда все поправится?
— Когда-нибудь поправится. Обязательно поправится.
— Почему так говоришь? — спросил худой.
— Потому что Волга впадает в Каспийское море.
Входная дверь распахнулась, и ветер зашевелил бахрому вокруг входа, зазвенел висячими стекляшками светильников. На пороге стояли два милиционера. Вадим знал, что теперь их называют полицией, но это были почти те же самые милиционеры, с которыми он когда-то обходил места погромов и убийств. Не в меру упитанные и не так давно брившиеся в последний раз. В глазах их застыл мучительный вопрос — ну почему они должны шататься по ночам, когда все их естество тянется к мягкой подушке?
Один из них поздоровался и вошел в чайхану, второй остался на пороге, со скучающим видом разглядывая настенный календарь турецких авиалиний.
Милиционер купил пачку сигарет, распечатал ее и тут же закурил. Сергеич поморщился и отпил воды.
Второй милиционер отвлекся от календаря и что-то спросил у чайханщика. Чайханщик отрицательно покачал головой.
Милиционеры вышли, прикрыв за собой дверь. За углом хлопнули дверцы машины, затарахтел разношенный мотор.
— Опять кого-то ищут, — сказал толстяк. — Какие-то приезжие бандиты кого-то застрелили. Не здесь, там, в Баку. Криминогенный обстановка совсем плохой стал. Там, в Баку.
— А у вас? Как у вас с этим делом? — спросил Вадим.
— Э, у нас совсем другой город. У нас свой закон. Все друг-друг знаем. Даже на блядки нельзя ходить, все раньше тебя знают, куда пошел.
Панин заметил, что пальцы толстяка густо украшены татуировками, и понял, откуда тот так сносно владеет русским.
— Как-то странно они ищут, — сказал Сергеич. — Я уже собрался документы показывать.
— Зачем документы, — сказал толстяк. — По человеку видно.
— Видно, да, — сказал худой прожигатель жизни. — Видно, какой документ ты им показывать будешь. Фамилия «макаров», да.
Все сдержанно посмеялись, и толстяк хлопнул худого по подставленной ладони.
— Спасибо за компанию, — сказал Вадим, вставая, — но все-таки надо товарища найти. Если он сюда зайдет, скажите, что мы ждем его дома.
— Знаем твой товарищ, да, — сказал худой. — Фамилия «калашников».
Развитие темы вызвало более бурный смех аудитории. Начинало сказываться специфическое воздействие анаши, и смех становился неудержимым.
Они вышли на улицу, и ветер принялся хлопать полами их плащей. Уворачиваясь от ветра, Вадим сказал:
— Не догоним мы его. Скорее всего, он уже далеко. Тормознул машину и уехал.
— Ну и хрен с ним. Одной проблемой меньше.
— Неохота возвращаться, — сказал Вадим. — Давай прогуляемся. Тут недалеко.
Ковальский огляделся. Он явно не одобрял эту затею.
— Не волнуйся, — сказал Вадим. — Сумгаитцы никогда не сдадут нас бакинцам. В крайнем случае, сами зарежут. Но ни один сумгаитский милиционер не станет рисковать жизнью и пытаться задержать опасных вооруженных преступников по просьбе бакинского начальства.