Спецназ. Любите нас, пока мы живы
Шрифт:
Сразу вспомнилась рабочая пятиминутка в СМОГе, и женщина-хирург обращается к начальнику отряда, что не надо бы девочкам мед. службы часто летать. На что полковник В. Эдельштейн, называющий своих молоденьких медсестер дочками, только развел руками: дескать, без таких спецов на выездах не обойтись.
— Особенно отметьте в газете младшего сержанта Кострову, — первое, что он сказал, когда мы разговорились после окончания пятиминутки. — Больших знаний и ответственности человек.
«Откуда в ней такая редкая теперь мягкость, чистота голоса, просветленный взгляд?» — думал я тогда об этой девушке,
— До службы я работала в родильном доме, в реанимации, — как только Таня сказала об этом, многие вопросы отпали сразу.
Я видел, как она работает с ранеными, словно все кругом себя оживляющая сказочная принцесса.
Оказалось, таким место не только на работе в роддоме. А и на войне в Чечне, где в страшных муках никак не народится мир.
Те солдаты, кто с августа по начало октября 1995 года лечились в СМОГе у младшего сержанта Костровой и рядовой Морозовой, думаю, выздоравливали с рекордной скоростью, потому что красота, как известно, не только спасает мир, а и заживляет раны.
Сводный медицинский отряд в Ханкале оказывает помощь раненым и больным военнослужащим, сортирует их, эвакуирует, лечит. В отряде только классные специалисты: хирурги, терапевты, инфекционисты…
— Недавно, отработав сорок пять дней, уехал на родину подполковник Александр Виткалов, хирург высочайшей квалификации, — с огромным уважением рассказывал о своих подчиненных начальник СМОГа полковник медицинской службы В. Эдёльштейн. — Люди у нас хорошие, добрые, веселые. Умеют многое. Вот Татьяна Буянова. Она и старшая медсестра, и начальник аптеки, и сестра-хозяйка.
Уезжая из Ханкалы, последнее, что я видел, это как Татьяна Буянова, медицинская судьба которой началась в 1974 году, с санитарной сумкой спешит к вертолету, улетающему в район боевых действий.
Потом я узнал, что девушки, за которых я так переживал, не были в том трагическом рейсе, о котором много говорили по радио и телевидению. В том санитарном вертолете тогда, к несчастью, сильно пострадали военные и журналисты, а помощь им оказали именно в Сводном медицинском отряде. СМОГ — иногда хорошее, полезное слово.
Сентябрь 1995 г.
Часть четвёртая
«Если ты вернулся в дом, где тебя никто не ждал, значит, ты не из него уезжал»
Возвращение
Денег дембельских хватило только на билет до дома да на подарки родным. Время в поезде Андрей, сержант спецназа внутренних войск, провел, в общем, молчаливо, даже напряженно, ожидая встречи с родным городом, как с любимой девушкой. Все было в прошлом: девушка, юность… Мотаясь на БМП и БТРах среди развалин целых полтора года, Андрей дошел в Чечне до того, что стал находить красивое в опустошенных глазницах домов, ночных всполохах пожарищ, разорванных, опрокинутых взрывами машинах. Природная юношеская тоска по прекрасному искала выхода, которого не было. Жизнь в Чечне могла прекратить свой ход в любую секунду. Поэтому родной город, которому Андрей на гражданке знал цену,
Еще с вокзала, когда позади остался плацкартный, густо населенный вагон, его глаза в поисках снайперов стали беспокойно рыскать по верхним этажам теснящих привокзальную площадь домов. Он все время думал, что за спиной у него никого из своих нет.
Он шел по знакомым улицам в новеньком камуфляже, пятнистый и пружинистый, как барс, и не мог избавиться от мысли, что находится во враждебном окружении. Люди смотрели на краповый берет Андрея с потаенно-сибирским любопытством, не зная, что это символ крови, пролитой его товарищами.
Он шел по родному городу один, а так хотелось, чтобы рядом были друзья. Герой России Олежка Долгов. Но тот погиб смертью храбрых в Дагестане, в селе Первомайском, сражаясь с чеченскими бандитами. Люди, что после работы торопились домой, ничего не знали об этом, и Андрея — он хорошо это запомнил — вдруг охватило чувство обиды и раздражения, и прежде всего на отсутствие вопросов: кто такой Олежка Долгов, где он был, что видел, чему удивлялся? Горожане казались несправедливо задумчивыми, своей угрюмостью убивая праздник в душе.
Андрей, сержант 8-го отряда ВВ, уходил в армию из одного города, а вернулся в другой — пусть целехонький, без трупов на улицах, такой родной, но и неприступно чужой. В истосковавшемся по дому сержанте не было места для мысли, что это он сам стал другим.
Когда Андрей закурил у подъезда, какой-то пацан в соседнем дворе взорвал петарду, и в наступившей темноте Андрей вздрогнул. Первая мысль, как укус змеи, была: «Работает снайпер». «Но я же дома!» — все восстало в душе.
Болезненно-сухой, тресковатый звук постоял в ушах и пропал. Андрей поежился, горестно ухмыльнулся, снял с плеча вещевой мешок и, не чувствуя в руке тяжести, пошел, а потом побежал вверх по лестнице.
Первые ночи дома были ужасны. Андрей не знал: спал ли он вообще… То по нему молотили чеченские снайперы, и в ночных кошмарах он искал спасения под ресторанным столом. Иногда, просыпаясь, он не узнавал своей комнаты. Казалось, он в чужом блиндаже и, поражаясь уюту, даже немного завидуя, думал: «Неплохо ребята устроились». В три часа двадцать минут ночи Андрей обязательно просыпался и лежал неподвижный, словно перевязанный бинтами.
Инстинкт спецназовца подсказал… Вырванный демобилизацией из привычной среды, оказавшийся среди своих чужим, неспособный рассказать в подробностях, как все в Чечне на самом деле было — он сильно жалел мать и отца, Андрей понял: надо идти к тем, кому не надо ничего дополнительно объяснять.
В холле здания Управления по борьбе с организованной преступностью он увидел черную, скорбную стелу с тремя фамилиями. «Погибших надо помнить всегда», — прочитал, сняв краповый берет, Андрей.
— Мы потеряли в Чечне трех офицеров, — сказал ему командир СОБРа. — Погиб мой предшественник… Я смотрел твои документы. Ты награжден. Нам подходишь, хотя есть одно «но». Мы берем на службу людей только с высшим образованием.
— Я пойду учиться. Возьмите меня в отряд, — сказал Андрей.