Сперанский 4. Коалиция
Шрифт:
— Мы атакованы с юго-востока, со стороны Гориции. Наш левый фланг под угрозой, русские прорвались и вышли на поле, теперь концентрируют силы, — офицер явно паниковал. — У них много кавалерии и есть пехота.
— Это тот русский корпус, что разбил неумёху де Дье Сульта? — несколько нервничая, спросил Шерер.
Командующий пожертвовал тремя тысячами своих войск, чтобы только прикрыться от странного корпуса конных дикарей. Поставил туда три с лишним десятка орудий. И для неширокого дефиле этих сил было предостаточно. Но как прорвались?
— Но как они прорвались? — озвучил
— Сперва они били из-за холмов, навесами. Ядра прилетали в стороне, но постепенно… — офицер стал рассказывать о бое.
*…………*…………*
Тридцать восемь орудий, это если не считать наши картечницы. Именно таким количеством артиллерии я нынче обладал. Качество было разным, всё же больше у нас французских изделий. А ещё прибыла пехота. Получался, действительно, корпус. При этом он такой непонятный для врага, что можно сильно пугать, показывая большее количество войск, чем есть на самом деле. Вот этим мы и хотели заняться, как только прорвём заслон.
Сначала подвели пушки и безнаказанно стали расходовать порох и ядра. Именно не бить по врагу, а лишь расходовать припасы. Дело в том, что пушки были спрятаны за холмами и били навесом, даже не видя куда. А на холмах расположились наводчики. Это в будущем достаточно просто наводить орудие. Там уже почти всегда одинаковые снаряды, да и точность куда как лучше. А здесь и сейчас…
Но чего только не сумеет сделать и что не преодолеет русский человек с помощью какой-то матери и непонятного для любого не носителя русского языка божков «Хусима» и «Авося»! Так что скоро, может с десятого выстрела, но одна пушка кучно вдарила по вражеским орудиям, после вторая, третья…
Французы сами загнали себя в ловушку, заняв проход между холмами и озерцом, потому им и деваться было некуда. Не отступать же. Хотя этот вариант могли бы использовать, чтобы отступить, дать нам войти в узкое дефиле и расстрелять. Вот только технически это совершить не так легко: следует оттянуть пушки, ядра, порох, вывести солдат. А мы же не станем смотреть, как это происходит, будем бить вслед.
А после полетели ракеты. Два десятка боеприпасов ударили по врагу. Били частью зажигательными зарядами, частью фугасными. Огонь, крики, взрывы вражеского пороха — всё это позволило приблизиться стрелкам и егерям, которые сперва расстреливали врага, а после расчистили часть пути для конницы.
Но войти в узкий проход моей кавалерии не получилось, французы сориентировались и смогли выбить со своих позиций. Мои стрелки и егеря побежали, вот только там, на их маршруте бегства, уже стояли изготовленные фургоны с картечницами. Воины разбегаются в стороны… Удар!!! Не менее тысячи стальных шариков рвали плоть республиканских солдат.
И французы побежали, а вслед за ними устремились все иррегуляры. Мы вырвались на поле сражения, и враг опешил. Получилось испугать французское командование, которое направило в нашу сторону сначала часть своей кавалерии, всего-то пять сотен кирасир, а после разгрома элитных кавалеристов переориентировало сразу дивизию, уводя её от австрийцев, уже готовых было побежать.
Надо отдать должное, спохватились австрийцы достаточно быстро. Они, уже успевшие почти потерять свой фланг, будто энергетиков обпились. Генерал Край повёл своих солдат в контратаку.
*………….*…………*
(Интерлюдия)
— Ну, вот и слава Богу! — Суворов перекрестился и впервые за более чем три часа напряжённого боя позволил себе расслабиться, спешиться и присесть на ярко-зелёную траву.
— Ещё бы чуточку раньше прибыл Римский-Корсаков, так и лучше было бы, — высказался начальник русского штаба генерал Максим Владимирович Ребиндер.
— Ты его не кори, Максим Владимирович, а воздай хвалу Богу, что вообще дошёл, да ударил сегодня, мог и завтра подойти, — Суворов улыбнулся. — Только не болтай о моих словах, неча мне ссориться с Римским этим Корсаковым. Но он ещё при Урмии, когда персов громили, запоздал. А я не учёл медлительность его. Вот в следующий раз наукой мне станет.
— А вы, Ваше Высокопревосходительство, всё по себе судите. С вами солдаты не идут, они парят, словно и усталости не знают. Так отчего же иные командиры так не могут? — Ребиндер всё равно настаивал на своём, что Римский-Корсаков сплоховал.
— Ты мне, Максим Владимирович, иное скажи: какую оценку дашь Сперанскому? — переменил тему разговора Суворов.
— Вот только не следует его славить, как спасителя всей битвы, — высказался генерал.
И более не следовало ничего добавлять. На самом деле, из Сперанского может выйти некий раздражитель для армейских чинов. Его и сейчас бы заклеймили «атаманом», вкладывая в это определение негативный подтекст. Вот только вокруг сильно много казаков, и они не поймут, почему к их высшему чину относятся насмехаясь.
— Объявлю я его… — Суворов рассмеялся. — Спасителем австрийцев. Сие и нашему офицерству по нраву придётся, и канцлера Тугута позлю.
— В очередной раз поражаюсь вашей мудрости, Ваше Высокопревосходительство, — улыбаясь, отвечал Ребиндер. — Мне уже успели рассказать про то, что Тугут лично спрашивал о Сперанском, видать, напакостил наш пострел австрийскому канцлеру.
Вокруг холма уже собиралась большая группа людей, и они всё громче галдели.
— Вот те, Максим, не дают мне старику дух перевести, уже с докладами бегут, — усмехнулся Суворов.
— Так сеунч, — развёл руками Максим Владимирович Ребиндер [сеунч — благая весть о победе].
У подножия небольшого, утопающего в зелени от кустов и травы холма уже столпились офицеры, которые прибыли с докладами. Нормальное положение дел, когда спешат доложить, что противник разбит, и о том, как отличилось именно то подразделение, что под командованием докладчика.
Это важный момент. В армии никто не забыл, как докладчики о победах не только принимались самими государынями, но и за добрые вести получали сразу же и чины, и земли, и ордена. Прибыл как-то Потёмкин на доклад к Екатерине Алексеевне и вдруг… Хотя тогда продвижение по службе было не только из-за реляций о победах. Или всё сошлось, и Потёмкин докладывал в постели?