Сперанский 4. Коалиция
Шрифт:
— Я и есть старший офицер, — отозвался капитан, который и перегораживал путь всего с десятком солдат. — Требую отойти от дворца не менее чем на сто шагов. В противном случае я прикажу солдатам открыть огонь.
Генерал Бонапарт смотрел на капитана и видел ту решимость, отвагу, а также верность долгу, которую сам генерал ценил в солдатах всего лишь чуть меньше, чем личную преданность ему, их командиру. Он должен стать таким человеком, пусть Консулом, или это будет называться иначе, чтобы сильные духом и преданные долгу шли за ним. И он справится, в этом Наполеон уже почти уверен.
— И вы готовы умереть? За тех, кто
Капитан молчал, но его глаза говорили о том, что внутри бушевали эмоции, что он проклинал то обстоятельство, что сейчас стоит и угрожает генералу, который смог ударить в самое подбрюшье Британской империи. Освобождение от англичан Ирландии пусть и освещалось в прессе скупо, но сам факт не утаишь. Это вызвало у офицеров и солдат уже забытое воодушевление. Умирать за Республику становилось нелепостью оттого, что сама Республика под властью директоров становилась нелепой. Во всём обществе созревала потребность нового знамени, новой цели, очередных успехов. И это мог обеспечить только удачливый и решительный военачальник, а не адвокаты с литераторами у власти, способные затуманить головы и убедить, что заплесневелый хлеб — это свежайшая выпечка.
— Только не убивай его, — бросил через плечо Наполеон.
Мюрат резко бросил коня вперёд и выверенным ударом тыльной стороны сабли свалил капитана. У выполнявшего свой долг офицера проступила струйка крови, стекающая ото лба к прикрытым глазам. Но было понятно, что капитана не убили. Три солдата подхватили своего командира и аккуратно усадили чуть в стороне под раскидистым деревом. Наступила пауза, когда ожидалось, что солдаты откроют огонь, но этого не произошло, и скоро кавалькада кавалеристов влилась во дворик перед дворцом Сен-Клу.
Ничего не говоря, Наполеон спрыгнул с коня и решительно зашагал в сторону дверей, ведущих в галерею, в конце которой располагался зал заседания Совета Пятисот. Внутри дворца всё бурлило. Крики слышались уже на входе в здание. Приходило понимание, что просто договориться не получится, но была необходимость обойтись без смертоубийства. Даже последний негодяй, если он умирает за хоть какую идею, становится сакральной жертвой и превозносится толпой.
Наполеон решительно дошёл до последней двери, за которой уже находились депутаты, и остановился. Генерал Бонапарт стоял, не поворачиваясь за спину, чтобы не показать своей обеспокоенности. Между тем он ждал, когда большая часть сопровождавших его героев Ирландской кампании догонят своего генерала. Выждав чуть более минуты, генерал сделал большой вдох и решительно распахнул двери.
— Предатель! Не допустим диктата! Нет узурпатору! — кричало большинство депутатов.
В большом зале было не менее двухсот человек, явно меньшее количество, чем должно быть. Наверняка сработали те солдаты и иные участники государственного переворота, которые останавливали депутатов по дороге к Сен-Клу или же забирали прямо из постелей, своих или шлюх, врываясь в бордели. Были и те, кто понял, что происходит, и решил остаться в сторонке от событий. И таких было немало. К власти дорвались люди, среди которых смельчака и идейного нужно было поискать.
Чуть в стороне от толпы, прислонившись к стене, сидел брат Наполеона Люсьен Бонапарт, его лицо было разбито и обтекало кровью. Были и другие люди, которые явно подверглись насилию. Сторонников Наполеона и вообще перемен во Франции оказалось в Совете Пятисот не так чтобы много, так как депутаты понимали, что их власти приходит конец. И тогда могут многое припомнить, многого лишить, главное — богатой жизни.
— Что вы себе позволяете? Вы нарушаете конституцию! — кричали Наполеону.
— Я? Но это вы нарушили конституцию восемнадцатого фрюктидора, вы её нарушили двадцать второго флориаля, всего пятнадцать дней назад. На конституцию все ссылаются, но она всеми была нарушена, её уже никто более не уважает! Конституция может существовать только тогда, когда её защищают штыки французских солдат! — кричал Наполеон [приведены реальные слова, близкие по тексту].
С криками «Вне закона!» толпа не менее чем в сорок человек кинулась к Наполеону. Намерения депутатов были очевидны. Наполеона собирались бить. Подобная сцена могла бы напомнить убийство Цезаря в римском Сенате. Но было одно обстоятельство: тогда Цезарь был без своих верных воинов, нынешний французский Цезарь привёл солдат.
Бонапарт силился не показать и тени сомнения, но его ноги сами сделали несколько шагов назад. Тех шагов, которые он никогда себе более не простит, тем более не простит он тем людям, которые заставили его пошатнуться.
Между тем Мюрат повёл своих солдат в атаку. Нет, никто не собирался здесь и сейчас убивать, но вот вразумить депутатов кулаками и прикладами следовало. Опытные и бесстрашные воины, солдаты, пусть пока не империи, но великой Франции, били депутатов, не сомневаясь в правильности своих поступков. Солдат сомневаться не должен!
Через десять минут Наполеон Бонапарт, взирая на сменивших гнев на покорность депутатов, спросил у Мюрата:
— Какой сегодня день, напомните, маршал Франции.
— Шестого прериаля, Первый Консул Франции, — отвечал Мюрат.
* * *
Брест (Франция)
26 мая 1798 года
Горацио Нельсон изводил себя, когда приходилось бездействовать, пребывая на стоянке английского флота в Гибралтаре. Даже присутствие возлюбленной Эммы Гамильтон не всегда радовало. Но не будь её, контр-адмирал мог бы и вовсе сойти с ума. Беременная Эмма, бывало, закатывала истерики. Для неё жить практически в двух комнатах в военном городке было неприемлемым. Но Нельсон не отпускал от себя возлюбленную даже тогда, как она попросилась отправиться вместе с мужем в Лондон. Скандал был грандиозный, но, возможно, такой выплеск эмоций позволил некоторое время меньше переживать о сложившейся ситуации.
Нельсон не мог осознать, что великий английский флот сейчас вынужден зализывать раны и накапливать силы, а не громить французов, которые почти свободно прогуливаются у самих берегов Британских островов. Он рвался в бой и пытался в своих реляциях указать, что даже с небольшой эскадрой он, контр-адмирал Нельсон, может громить французов. Впрочем, кое-что всё же удавалось сделать, и английские корабли, славные или же бесславные продолжатели пиратского дела под покровительством Англии, били французские суда, но реже встречались с боевыми кораблями. В Адмиралтействе, наверное, решили, что унять контр-адмирала можно, назначив его вице-адмиралом. Назначение было приятным, но не настолько, чтобы перестать слать реляции в Лондон.